Крест мертвых богов

Потом ненависть уходила, с нею зависть и философский настрой, оставляя после себя легкую печаль да недоумение с того, что Никита упорно цепляется за мою особу. Он и вправду помогал. Комнату, в которую домоуправ подселил Оксану, мне вернули. И еще одну, из которой выселили громкое семейство в составе пятерых человек, и я не интересовался, что с ними стало. Я был слишком занят своим вновь вернувшимся одиночеством: Оксана оставила меня. Оксана забыла, более того, она предпочла делать вид, будто почти и не знакома со мной, пусть даже продолжала обитать в той же квартире, что и я, – тоже в трех комнатах, прежние жильцы которых вынуждены были съехать в связи с новыми обстоятельствами.

Изменить ситуацию я не пытался, более того, понимал, что в данном случае проще и правильнее будет позволить ей сделать свой выбор. А она его сделала, полагаю, в тот самый момент, когда впервые увидела Никиту Озерцова.

Любовь ли это была либо нечто иное, недоступное моему пониманию, но факт оставался фактом – три комнаты и пустота. Тени за окном и снова – револьвер да подзабытая уже игра. Одна пуля в барабане, взведенный курок и дуло к виску… сосчитать до десяти, и на спусковой крючок. Мгновенье дикого страха и понимание, что все еще жив.

Поначалу, когда по приглашению Озерцова Оксана стала работать в комитете, я еще надеялся, что это – ненадолго, что Никите в его непостоянстве и вечном стремлении к новому наскучит игра в любовь. Или что Оксана, разглядев истинную сущность Озерцова, испугается, отвернется, оттолкнет, но нет… то ли она не видела, то ли увиденное не пугало.

Я точно знаю, что не прошло и недели после знакомства, как отношения их стали глубоко личными, и более того – интимными. Она изменилась, похорошела, глаза вспыхнули синевой, будто по небу свет разлили, но теперь взгляд их был подарком не мне – Никите.

Что ж, верно, я и вправду слаб, если смирился, отступил, вернувшись к тому, что было. Я не винил Оксану, я был благодарен ей за то время, которое она мне подарила, и пусть к благодарности этой примешивался легкий привкус горечи, но все же… все же она имела право на счастье.

 – Господи, Сергей Аполлоныч, если б ты знал, до чего я счастлив, – Никита пришел с цветами, наломал целую охапку желтых ивовых веток с пушистыми шариками «котиков» и теперь пытался засунуть их в кружку – иной емкости в кабинете не наблюдалось. Кружка же, стоило убрать руки, норовила перевернуться, и Озерцова это обстоятельство неимоверно веселило.