Председатель Сибпродкома П. К. Коганович в июне 1920 г. заявил: метод «самотека», то есть добровольной сдачи хлеба провалился. С июня началось проведение разверстки. Продкомиссар Сибири, ссылаясь на опыт центральной России, предупреждал: «при производстве разверстки ни в коем случае нельзя рассчитывать на добровольное выполнение разверстки». Констатируя «почти единодушное противодействие продразверстке, пока пассивное», Коганович сформулировал собственную своеобразную интерпретацию организации продовольственной диктатуры в Сибири: «Не продовольственную диктатуру приспособлять к обстоятельствам, а обстоятельства приспособлять к продовольственной диктатуре»[792]
. Разверстка, в понимании продкомиссара Сибири, воспринималась «в качестве обязательной повинности с применением мер принуждения». В докладной записке в Сибревком Коганович сетовал на нехватку рабочей и военной силы для проведения продразверстки: вместо 9 тыс. рабочей силы продорганы имели 1692 человек, вместо 11 тыс. вооруженной силы продорганы располагали 3836[793]. Получается любопытная ситуация, олицетворяющая механизм политики военного коммунизма: для проведения продовольственной кампании вооруженной силы требовалось больше, чем рабочей, штыков в наличии оказалось более чем вдвое больше, чем рабочих рук. Основой политики военного коммунизма являлось насилие. В этой связи характерен приказ Томского ревкома и губпродкома от 19 июня 1920 г., в соответствии с которым волисполкомы обязывались немедленно принять меры к обмолоту зерна посредством принуждения к работе самих владельцев хлеба. Невыполнение разверстки к 1 августа квалифицировалось как «сознательный саботаж», за что волисполкомы подлежали аресту и суду ревтрибунала[794].Несмотря на угрожающие директивы органов власти, к концу июня 1920 г. выполнение продразверстки в Сибири оказалось провальным: из плановых 114 млн пудов хлеба было собрано лишь 15 млн пудов. По данным на 10 июля, в Сибири было заготовлено 28% плана[795]
. Действия органов Советской власти, которую сибирское крестьянство воспринимало как народную и активно поддержало в борьбе с Колчаком, оказались для многих крестьян, включая красных партизан, неожиданными. Насильственные методы продорганов вызвали недовольство и возмущение в крестьянской среде. На заседании Сибирского бюро ЦК РКП (б) 9 июля 1920 г. Смирнов констатировал: «отношение крестьян к нам недоброжелательное и даже враждебное. Вызвано это главным образом тем, что мы у крестьян берем все, а им ничего не даем. Некоторые губпродкомиссары своими приказами способствуют возникновению восстаний. Необходимо поставить их на место». Одновременно выдвигалось требование применять высшую меру наказания по отношению к восставшим крестьянам, реквизировать их хлеб и имущество[796]. В тот же день, 9 июля 1920 г., в телеграмме Смирнова в адрес Ленина сообщалось: половина Алтайской и Томской губерний охвачены восстанием[797]. Установка Смирнова в отношении повстанцев нашла отражение в приказе Сибревкома Алтайскому и Томскому губревкомам от 12 июля: «Крестьяне сел, примкнувших к изменникам, обязаны немедленно и безоговорочно выполнить полагающуюся по закону разверстку… Вся работа по обмолоту, ссыпке и подвозу хлеба возлагается на восставшие села. С неисполняющими этого приказа будет поступлено без всякой пощады, как с явными изменниками»[798]. Сибпродком в конце августа 1920 г. докладывал Смирнову и Шорину: разверстка на 1920/1921 г. чревата «крупными осложнениями» в Омской, Томской, Алтайской и Семипалатинской губерниях, угрозой срыва всей продовольственной кампании. В пределах указанных четырех губерний Сибпродком требовал «расположить 3 дивизии хорошо вооруженных и дисциплинированных войск как опору в продработе и ликвидации вспышек»[799]. Тюменская губерния в данном перечне даже не называлась.