В восприятии еще одного руководителя партии большевиков – И. В. Сталина – понятие социализма не отождествлялось с достижением экономического уровня и общественной организации, позволяющими назвать общество социалистическим. Главное для него заключалось в политической установке, связанной с решимостью и готовностью осуществить социализм и уничтожить классы[325]
. Именно Сталин создал легенду об обусловленности военного коммунизма исключительно чрезвычайными обстоятельствами Гражданской войны[326]. Сталин утверждал: партия осознала необходимость строительства социализма в условиях рынка и денежного хозяйства, то есть в условиях новой экономической политики не после военного коммунизма, а до него. По его словам, в начале 1918 г., когда появилась впервые возможность начать строительство новой социалистической экономики, были заложены основы нэпа. Введение нэпа по окончании Гражданской войны, заявлял Сталин, рассматривалось как новая экономическая политика потому, что эта же самая политика была прервана интервенцией, возможность для ее проведения появилась только после военного коммунизма, в сравнении с которым нэп была, действительно, новой экономической политикой[327]. Однако подобной сталинской версии противоречат его же, только дореволюционные утверждения: Сталин твердо усвоил марксистские формулы о переходе к социализму через уничтожение товарного производства, упразднение денежного хозяйства, обобществление всех средств производства[328].Крестьянская революция 1917—1918 гг. в России, с ее собственными целью и методами, явилась социальным и политическим фактором успеха большевистской революции, так как пролетарская и крестьянская революции имели общую антикапиталистическую направленность. Крестьянство не желало восстановления монархии и выступало за республиканскую форму правления в России. Крестьянский мир, основанный на натуральном характере хозяйствования, традициях общинного самоуправления и особенностях деревенской культуры, являлся в определенной степени автономной системой. Он нуждался в государстве как регуляторе отношений, гаранте и защитнике крестьянских прав, но отвергал государственное принуждение.
Неграмотная крестьянская масса не могла выработать в собственной среде серьезную программу преобразования государственной и общественной жизни. В то же время центральная власть в 1917 г. была не в состоянии контролировать ситуацию на местах, особенно в деревне. Крестьяне надеялись, что это поможет осуществить их извечные чаяния и надежды. С большевиками в этот период связывались надежды на невозможность реставрации прежней эксплуатации. Крестьянство одобрительно относилось к новой власти, призывавшей не ждать Учредительного собрания и брать власть на местах в свои руки, вдохновленное ослаблением податного гнета, дележом (и грабежом) частновладельческих земель и усадеб. Слабость власти в период революционной трансформации означала невозможность обложить крестьянство налогами, поскольку нельзя было бы их собрать: для этого не было государственного аппарата и системы налогообложения, а крестьянин добровольно бы ничего не отдал.
Социальная революция 1917 г. породила явление, которое именуется как трансформационный спад. В результате крестьянской революции 1917—1918 гг. произошел экономический регресс, связанный с возвратом к натуральному, патриархальному хозяйствованию. Революция смела прогрессивные основы дореволюционных столыпинских реформ. Крестьянские хозяйства в большинстве своем обеспечивали лишь потребности собственной семьи, располагая незначительными запасами товарного хлеба.
В процессе перераспределения земель помещиков многие бедные крестьяне получили землю, в то время как немало зажиточных потеряли часть своей земли, были вынуждены вернуться в общины, их хутора объединялись с деревнями (нередко насильственным путем). Социальное расслоение уменьшилось за счет увеличения доли середняка. Ни в одной передовой западноевропейской стране не было столь значительного среднего слоя в структуре крестьянства, как в послереволюционной России. Пролетарской властью поощрялась инициатива населения в грабеже не только бывших помещичьих усадеб, но и зажиточных крестьян и уравнении их с остальным крестьянством, что создавало напряженную психологическую атмосферу внутри деревни.