Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа

Процесс отмирания денежной системы и повсеместная тенденция к натурализации хозяйственных отношений подхлестывались идеологией универсальности «пролетарского принуждения» и нетерпением скорейшего перехода к бестоварному продуктообмену «по-коммунистически», что должно было явиться экономической основой нового общественного строя, созданного в соответствии с принципами научного социализма.

Деньги уже отказывались служить всеобщей мерой и эквивалентом. По мнению Ленина, эти «разноцветные бумажки» ясно обнаруживали, что они — обломок, обрывки старой буржуазной одежды. В отношениях отраслей хозяйства эквивалентом становились простейшие товары, а мерой всех вещей — комиссар с револьвером в кобуре и инструкциями в портфеле. Государственная регламентация и принуждение остались единственными скрепами, соединяющими в целое хозяйственный организм страны, и единственным стимулятором, поддерживающим в нем слабое обращение. Что характерно, на исходе 1920 года и научная экономическая мысль в поисках и прогнозах стала опираться на два главнейших факта экономической жизни, сложившихся в результате двух войн и двух революций, — отмирание товарно-денежной системы и замещение ее государственным принуждением и государственным регулированием.

Известный теоретик крестьянской экономики А. Чаянов выступил в печати в качестве апологета военного коммунизма, как идеолог национального хозяйства — «единой фабрики». Капиталистическое хозяйство — псевдохозяйство, заявил он. Сейчас стихийные рыночные регуляторы заменяются «аппаратом осознанной государственной воли»[554]

. Отмирают такие понятия капиталистической экономики, как прибыль, рента, процент на капитал и т. п., однако остается необходимость исчисления выгодности хозяйства и вообще элементарного учета. Что должно прийти на смену, спрашивал он. И Чаянов, который, как всегда, силился охватить всю экономику с высоты крыши крестьянского гумна, предлагает систему исключительно материального учета, каковая нередко применялась в определении выгодности молочных ферм в Западной Европе — в пудах, рабочих днях, кубах топлива и т. п., затраченных на производство единицы продукции[555].

Соображения Чаянова вызвали скептическое оживление среди экономистов. Завязалась дискуссия. Наиболее серьезно полемизировал С. Струмилин, он указывал: проблема исчисления не ограничивается выяснением выгодности. Чаянов полагает, что социалистическое хозяйство есть единое колоссальное натуральное хозяйство и меновая стоимость не имеет значения. Однако в какой пропорции вести обмен между отраслями и хозяйствами? Аршины нельзя складывать с пудами и дюжинами — следовательно, вместо денег необходим другой общий знаменатель, общая мера всех продуктов, в основе которой лежал бы человеческий труд. В статье Струмилина мелькает термин «трудодень»[556]. Дальше — больше, кто-то уже настаивал на «трудочасе», и наконец появляется «тред» (трудовая единица). Вот что должно явиться на смену рублю, которому в дискуссии был поставлен окончательный диагноз — доживает последние дни. Известный своим радикализмом в отношении денег, видный работник ВСНХ Ю. Ларин прокламировал: дети увидят деньги только в книжках![557]

Пока экономисты пели заупокойную рублю, из Кремля пошла волна декретов в плане «ликвидации» денег: в конце 1920— начале 1921 года отменяется оплата городским населением государственных услуг по снабжению продовольствием, ширпотребом, топливом, медикаментами, плата за жилье, пользование телеграфом и телефоном. Но это было вызвано даже не стремлением к скорейшему переходу к отношениям «по-коммунистически», а очевидностью для всех наркомов и остального руководства абсолютной нелепости переваливания огромной массы бумажных денег фактически из одного государственного кармана в другой, содержа для этой операции целую армию совслужащих.

С городом проблем было меньше, городское производство и быт в основном уже вошли в сферу государственного регулирования, но по-прежнему оставалась необходимость сохранять денежные отношения с распыленной мелкохозяйственной деревней. Однако до конца января 1921 года в правительстве продолжали господствовать иллюзии о возможности изживания денежной системы. 26 января СНК дал указание Наркомфину ликвидировать какие бы то ни было денежные или материальные компенсации во взаимных расчетах советских предприятий и учреждений и приступить к разработке новой схемы бюджета и новой счетной единицы[558].