Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа

Власти немедленно свалили вину за это на эсеров, в действительности их участие в разжигании крестьянского восстания было более отдаленным, нежели причастность самих представителей Советской власти, и главным образом Наркомпрода. Когда-то зажиточная Тамбовская губерния, ее называли «черная» — потому, что говорили, что там земля «чернее черной государевой шляпы», была цитаделью партии эсеров и кооперации, которым удалось привить местному крестьянству понятие о пользе самоорганизации. Сохранившиеся документы дают возможность выслушать их собственный отчет о своей роли в подготовке и начале восстания. На Всероссийской конференции партии эсеров, нелегально состоявшейся в Москве как раз в сентябре 1920 года, представители тамбовской организации говорили, что их работа носила в основном организационный характер: в некоторых селах восстанавливались строго партийные братства, таких, однако, в 3 уездах губернии насчитывалось не более десятка. Кроме этого, правые эсеры совместно с левыми сплачивали крестьянство в беспартийные, но строго классовые по составу «Союзы трудового крестьянства». Союзы ставили перед собой задачи удаления от власти коммунистической партии и образования нового временного правительства, обязанного созвать Всероссийский съезд трудящихся, который и должен будет решить вопрос о форме государственной власти, проведение в полной мере закона о социализации земли. Союзы с такими задачами встретили поддержку тамбовского крестьянства и начали быстро организовываться в селах. В Тамбовском уезде почти половина волостей обзавелась своими организациями, появились они и в Кирсановском, Борисоглебском, Усманском уездах и кое-где на севере губернии.

Союзы, несомненно, сыграли большую роль в развертывании масштабного крестьянского восстания, но, как сетовали тамбовские эсеры, оно «подпало под руководство называющего себя „независимым с-р.“ Антонова»[572].

Первоначальные надежды тамбовских властей и командования войск внутренней охраны (ВОХР) быстро расправиться с мятежом не оправдались. В течение второй половины 1920 года «антоновщина» продолжала разрастаться. Неутешительное для большевиков развитие событий на Тамбовщине во многом зависело от неустойчивого состояния в самих воинских частях, брошенных на подавление крестьян. В этот период наиболее отчетливо слабость Советской власти перед новой волной крестьянского недовольства проявилась в рядах Красной армии, которой большевизм был более всего обязан своим историческим триумфом. Красноармейцы вынуждены были возвращаться с западных и южных рубежей республики в центр России не на отдых, не в бессрочный отпуск, а в неприятном для них качестве усмирителей крестьянских волнений.

«Надо сказать, что мы сейчас выполняем работу по усмирению антоновского восстания, — писал Ленину в феврале 1921 г. политрук 5-й роты 88-го полка 10-й стрелковой дивизии Александров, коммунист из Рогожско-Симоновского района Москвы, — и наталкиваемся на факты, которые не поддаются описанию, а именно, не крестьянство восстало, а их втягивали в восстание продовольственные агенты, которые, огребая дочиста взятое взаймы и перезанятое жито и другое имущество крестьянина, оставляя ему записки без подписи и печати, приговаривали: „Вы разве не видите, к чему мы вас толкаем, или нам вас надо совершенно задушить, чтобы вы поняли“! Да, это подлинное выражение одного из агентов рабоче-крестьянской власти на местах, и это не единственный пример»[573].

Да, случаи сознательного провоцирования крестьян на восстание были не редкостью, и не только в Тамбовской губернии, но не всегда за этим следует однозначный вывод о наличии контрреволюционной агентуры в органах власти. Как сообщал в ЦК РКП (б) другой политрук 3-й роты 506-го стрелкового полка о своем разговоре с секретарем Шадринского укома Екатеринбургской губернии, мол, в декабре 1920 года он предупреждал: не восстановите против себя крестьянство. «На эти слова мне Пыхтин ответил, что пусть, мы этого и добиваемся, тогда весь хлеб разыщут, спрятанный кулаками. Их желание исполнилось — восстание вспыхнуло»[574].

В течение 1920 года, по мере усиления нажима на крестьянство и роста крестьянского недовольства, в его особенной части, называемой Красной армией, под влиянием писем из дома синхронно зрели аналогичные настроения. Печальные весточки родных производили «удручающее действие на красноармейские массы», на что особенно указывал отдел военной цензуры ВЧК[575]

. Пересылая заявление красноармейца 81-го отдельного стрелкового батальона войск ВОХР о том, что его семью в Орловской губернии оставили совсем без хлеба, комиссар батальона подчеркивал, что такие заявления сыплятся массами, что совершенно разлагающе действует на дисциплину в батальоне[576].