Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа

«первый период был в 1918 г[оду], когда крестьянин не понимал, для какой цели существуют аппараты Советской власти, отсюда и большая полоса восстаний, уснащенная эсеровской и меньшевистской агитацией.

Второй период в 1919 году и начало 1920 года. В этот период крестьянин стал понимать значение существования советских аппаратов, но к платформе советского строительства присоединялся туго, говоря: „Сама-то власть хороша, да вот решета и гвоздя нет и, наверное, не будет“.

Третий период наступает со второй половины 1920 года, здесь уже видим реальное сравнение, подчас пережеванное натурой крестьянина как мелкого собственника. „Советская власть, — говорит он теперь, — плохая, но лучше ли власть белых?“ Вот что раздается в огромном большинстве трудовой толщи»[255]

.

Но это впечатления из глубинки Советской России. На востоке и западе, севере и юге страны, за и поблизости от линии фронта натура крестьянина все «пережевывала» гораздо быстрее. В конце 1919 года в правительственных кругах и на местах все увереннее заговорили о том, что в сознании крестьянства «произошел перелом» в пользу Советской власти. В декабре, на VIII партконференции Ленин сделал категорический вывод: «Представители обывателей, мелкой буржуазии, тех, кто в бешеной схватке труда с капиталом колебались, стали решительно на нашу сторону и на поддержку их мы можем теперь отчасти рассчитывать»[256].

Многомиллионная крестьянская масса отдала победу в гражданской войне большевикам, но, как вскоре стало ясно, последние переоценили степень ее поддержки. Союз военный не стал союзом экономическим, и виной тому было не крестьянство.

Три кита Наркомпрода

Разгар 1919 года был сравнительно беден дискуссиями среди большевиков на экономические темы. Приблизившиеся к Москве войска Деникина вытеснили на задний план разногласия в большевистском руководстве. Как и следовало ожидать, никакого усиленного подвоза хлеба ни зимой 1918, ни весной девятнадцатого года не случилось, наоборот, в отличие от природных ручьев, весенний ручеек хлеба на ссыппунктах быстро иссякал. В мае Коллегия наркомпрода попыталась в духе VIII съезда сделать основную ставку на товарообмен, и здесь даже имело место серьезное отступление продовольственников от своей классовой политики в деревне. Сохраняя традиционную маску в заявлении о неизменности системы снабжения сельского населения на основе коллективного продуктообмена, Коллегия решила временно допустить в качестве исключительной меры «премирование» крестьян за сдачу хлеба, как осторожно записано в протоколе заседания[257]. На деле компродовское «премирование» означало уступку давним требованиям кооператоров и губпродкомов о разрешении индивидуального товарообмена. Согласно циркуляру от 10 мая все губпродкомы производящих губерний обязывались немедленно приступить к премированию сдатчиков хлеба из расчета 3/4 фунта соли за каждый сданный пуд хлеба и зернофуража без всяких ограничений[258]. Местные продовольственники получили то, чего давно добивались от московского руководства, но вскоре оказалось, что не все рифы им были известны. Если раньше заготовке продовольствия угрожала сцилла крестьянских восстаний за реквизиции хлеба, то теперь открыла пасть харибда взлелеянного люмпенства. Начавшийся товарообмен столкнулся с проблемой оскудевших товарных запасов, но, главное, вызвал волну массовых протестов и угроз со стороны беднейшей части крестьянского населения, не забывшей вкус власти. Уже через несколько дней после получения циркуляра об индивидуальном товарообмене Тамбовская губпродколлегия постановила просить об отмене распоряжения, мотивируя угрозой бедняцкого восстания. Надо отдать должное, Наркомпрод успел выработать жесткий характер и проявлял его как при насильственном изъятии хлеба, так и в «смягчении» режима проддиктатуры. Тамбовцам было коротко предписано принять указание к неуклонному исполнению[259] Но в конце концов местные продовольственники сами, без санкции свыше свели на нет индивидуальный товарообмен из опасении социального взрыва в деревне. Широко задуманная кампания не дала ожидаемых результатов, летом, перед сбором нового урожая, тиски голода все сильнее сжимали города и промышленные центры.