Крестный отец Катманду

— Это потому что ты сам такой духовный, вот Будда и дал тебе шанс туда попасть, — прокомментировал он с заднего сиденья такси, откидывая назад обеими руками свои черные волосы. Как всегда, когда мы были наедине, он позволил себе воспользоваться тенями и слегка подкрасился, глядя в миниатюрное зеркальце. — Какой, наверное, вызвало у тебя трепет — быть вот так призванным! На твоем месте я бы почувствовал себя паломником к святым местам.

— Лек, неужели ты не понимаешь? Я отправился туда выполнить грязную работу для Викорна.

— Таковы пути Будды, дорогой, ты бы уже должен это знать. Оставь гордыню, преклони колени.

— Лек, на мне грязи больше, чем на стеклянной крыше в Тхонбури. У меня ощущение, что изнутри я весь в дерьме и душе остался единственный маленький источник света. Я весь погряз в коррупции, деградации, чувстве вины и дурной карме. Еще один проступок, и я умру, я это знаю.

Помощник повернулся ко мне и уважительно поклонился.

— Почему ты это сделал? — в недоумении уставился я на Лека.

— Потому что твои откровения свидетельствуют о том, что ты стоишь на пороге нирваны. Обычные люди так не думают. Они не тревожатся о своей душе. Так ведут себя только архаты вроде тебя и транссексуалы вроде меня.

Я вздохнул и не стал спорить. Может, не так уж плохо, если хоть одна душа на земле верит в мою чистоту.

Мы застряли в пробке на пересечении Асок и Сукумвит и молча сидели в такси, когда появился мальчишка со сломанной щеткой для чистки стекол и грязным лицом и сделал вид, будто протирает окно с моей стороны. Я опустил стекло и дал ему сто бат, что на девяносто бат больше, чем положено. Лек сначала был поражен, а потом широко улыбнулся, связав этот поступок с моим духовным прогрессом.

Обернулся таксист.

— Вам не стоило этого делать. Он расскажет приятелям, все прибегут сюда, и кого-нибудь собьет машина. На прошлой неделе на этом самом месте произошел несчастный случай.

— Я это сделал не ради него, — парировал я, на радость Леку.

В этом, фаранг, кстати, одно из преимуществ буддизма: он не ориентирован на результат. Нет способов воздействовать на чужую карму — заниматься можно только своей.

В женской тюрьме влияние Викорна ощущается меньше, чем в большинстве мужских, поэтому начальница оказала нам не слишком теплый прием. В Таиланде в местах женского заключения персонал подразделяется на две категории: активные лесбиянки и высоконравственные домохозяйки, которые почувствовали, что им необходимо исполнить свой буддийский долг. Кхун Кулакон принадлежала ко второй. И еще она знала, чего ждать от гангстеров. Дала мне понять, что предвидела приход гонцов из лагеря Викорна, и, отведя в сторону, прошептала:

— Если после вашего визита с ней что-нибудь случится, нарветесь на неприятности. Я стану утверждать, что это дело рук Викорна, даже если ему вздумается все валить на меня. Не желаю знать, как вы с ней обойдетесь, только не вздумайте пришить, пока она у меня.

Я отвечал также шепотом:

— Все не так, как вы думаете. Она работала не на нас. Она наркокурьер генерала Зинны.

Кхун Кулакон нахмурилась. Мне казалось немного странным объяснять ей политику мафии, но дотошная баба, отбросив благочестие, дергала подбородком, принуждая говорить. И я продолжил:

— Ее подставила третья сторона. Мы ни при чем. Но Зинна наверняка решит, что это дело рук полковника Викорна. Мне надо докопаться до истины прежде, чем генерал снова объявит войну. А вы понимаете, что это значит.

Кхун Кулакон понимала. Она принадлежала к тому поколению, которое хорошо помнило тайную гражданскую войну между копами и военными. Война продолжалась десятилетиями и достигла кульминации в пятидесятые годы в Чиангмай, когда пришел транспорте опиумом, который гоминьдановцы при попустительстве ЦРУ отправили из Шанленда.[36] Вооруженное противостояние на железнодорожной станции, где стоял набитый наркотиком состав, продолжалось до тех пор, пока начальник полиции не добился буддийского мира, пообещав утопить весь опиум в море.

В то время никто не задал сакраментального вопроса — боялись, что конфликт вспыхнет с новой силой. И только через несколько десятков лет какой-то журналист спросил у главного копа в отставке: «Так вы в самом деле утопили опиум в море?» «Да, — ответил тот, — но на пути попался корабль».

Начальница бросила испытующий взгляд на Лека, которому, как я догадался, никогда не приходилось бывать в женской тюрьме.

— Мы здесь только поговорить, — уточнил я. — Может, удастся спасти ей жизнь. Будда знает, как поступит Зинна, если возникнет впечатление, что она может разговориться.

Женщина посмотрела мне в глаза и выдавила натянутую улыбку.

— Спасибо, Сончай. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Как она все это переносит?