Крестоносцы социализма

Сегодня новоявленные хулители народников обвиняют их в том, что они-де рвались «на вершину власти» ради собственного блага и славы, а «более всего пугало революционеров благополучие народа, тогда они оставались ни с чем»[1539]. Такие обвинения столь же абсурдны, сколь кощунственны. Масса свидетельств, живых голосов истории удостоверяет, что каждый из революционеров-народников (за исключением буквально единиц) готов был душу свою положить за народ, о собственной же славе думал «так же мало, как о том, чтобы сделаться китайским богдыханом»[1540]. А.И. Желябов на вопрос царских судей об его занятиях ответил гордо: «Служил делу освобождения народа. Это мое единственное занятие, которому я много лет служу всем моим существом»[1541]

. Соратники Желябова вправе были сказать то же самое. При этом они знали, что начинают борьбу, в которой им самим не дожить до победы. Софья Бардина и Петр Алексеев на процессе «50-ти», Ипполит Мышкин на процессе «193-х» потрясали слушателей революционными речами, зная, что это ведет их не на «вершину власти», а в «каторжные норы». А разве о собственном благе и власти думал Андрей Желябов, когда требовал приобщить его к делу о цареубийстве?

Предсмертные письма Валериана Осинского и Дмитрия Лизогуба, Софьи Перовской и Александра Квятковского, Николая Суханова и Александра Михайлова свидетельствуют, что эти люди поднимались на смертельную борьбу за «освобождение народа» готовыми погибнуть, но с верой в грядущий успех дела, ради которого они жертвовали своей жизнью. «Я знаю, за что погибаю, – написал перед казнью Д.А. Лизогуб, – знаю, сколько еще осталось моих товарищей; я знаю, что, несмотря на все преследования, число их увеличивается с каждым днем; наконец, я знаю, что самая правота дела говорит за его успех. Зная все это, я спокойно жду своего конца»[1542]. «Наше дело не может никогда погибнуть, – вторил Лизогубу В.А. Осинский. – Эта уверенность и заставляет нас с таким презрением относиться к смерти»[1543]

. О своей судьбе они не жалели. «Насчет себя, – читаем в перехваченной записке Н.Е. Суханова из тюрьмы к товарищу, – я совершенно спокоен. Тут праздников уже не приходится ждать никаких: повесят и все тут, да на то и пошел»[1544]. О том же писали перед казнью на волю С.Л. Перовская и А.А. Квятковский[1545]. А.Д. Михайлов выразился еще энергичнее: «Прекрасна смерть в сражении!»[1546]

. Поколение Желябова и Михайлова жертвовало собой, завещая бороться и побеждать следующему поколению, как это сделал в предсмертном письме народоволец Александр Баранников: «Живите и торжествуйте! Мы торжествуем и умираем»[1547]. О каждом из таких людей можно сказать словами народной мудрости: «Он как свеча, которая сжигает себя, но светит другим».

Тем и прекрасен тип русского народовольца, что он «соединяет в себе оба высочайших типа человеческого величия: мученика и героя»[1548]. Такое соединение всегда было свойственно истинным

(т.е. бескорыстным) революционерам и противопоказано любым властолюбцам. Хорошо понимала это Марина Цветаева: «Властолюбцы не бывают революционерами, как революционеры, в большинстве, не бывают властолюбцами»[1549].

Разумеется, эти герои и мученики не были безупречны – ни в идейном, ни в деловом, ни даже в нравственном отношении, ибо вполне безупречных героев вообще не бывает. Они заблуждались идейно: с наивностью предвестников верили в утопию «русского социализма», идеализировали «коммунистические инстинкты» крестьянства и, в результате, переоценивали готовность России к революции. Однако сами их заблуждения не только извинительны, но и (отчасти) разумны как отправные шаги на пути к истине. Восточная мудрость гласит: «Река истины протекает через каналы заблуждений». Вспомним здесь и сентенцию русского мудреца: «Исторически почти все истины открывались путем ломаным, кривым, фантастическим…»[1550]

Далее, на практике революционеры-народники не всегда находили рациональные средства борьбы, прибегая то к массово-анархистской, политически холостой агитации среди крестьян, то к индивидуальному террору против власти, политически действенному, но предосудительному морально. Здесь, однако, мы должны учитывать, что эти средства не выбирались по доброй воле народников, а были навязаны им силою обстоятельств (прежде всего правительственными репрессиями), причем их «красный» террор, хотя и вынужденный, как противовес «белому» террору правительства, никогда не занимал у них ни в программе, ни на практике главного места.