Крестоносцы социализма

Советские историки нередко осуждали «Народную волю» за то, что она обратилась к террору, вместо того, чтобы заняться «организацией классовой борьбы пролетариата»[1551]. Эмиль Кроткий как-то сказал: «Суд потомства плох тем, что рассматривает дело в отсутствие потерпевшего». В данном случае «потерпевшие» народовольцы как бы в назидание своим будущим «судьям» заблаговременно разъяснили: «Пропаганда идеально полезных способов действия на практике может быть крайне вредна, если они в настоящее время совершенно немыслимы»[1552].

Сами народовольцы признавали, что они не считают всех вообще русских революционеров «безусловно нравственными». «Этого нельзя утверждать, – читаем в их обращении к „литературным и иным охранителям“, – уже по одному тому, что они плоть от плоти вашей и кость от костей ваших, что они выросли и воспитались в вашей семье и школе, которые систематически притупляли и развращали их нравственное чувство»[1553].

При всех своих заблуждениях, тактических и нравственных издержках революционеры-народники внесли выдающийся вклад в русское освободительное движение, придав ему небывалые ранее энергию, размах, организованность и силу. Борьба «Народной воли» стала решающим фактором второй революционной ситуации в России 1879 – 1881 гг.[1554] Правда, революционная ситуация не переросла тогда в революцию – по ряду причин: с одной стороны, еще слабым было массовое движение, отсутствовал класс

, способный поднять массы, возглавить их и повести за собой (партия «Народная воля» взяла на себя роль, посильную только для целого класса, взяла и – не осилила); с другой стороны, теоретически несостоятельной оказалась доктрина, которую исповедовали народники, включая народовольцев (революция мыслилась как социалистическая, хотя она в то время могла быть только демократической, причем вершителями ее считались крестьяне, которые на это не были способны); к тому же «красный» террор народовольцев не только не возбудил, вопреки их расчетам, рабоче-крестьянские массы, но и отшатнул от них часть либерального общества. Это сузило социальную базу «Народной воли» и ускорило ее гибель.

Однако об итогах второй революционной ситуации нельзя судить только по тому, что после нее наступила реакция. Некоторые наши историки полагают: если первая революционная ситуация «завершилась крестьянской реформой», то вторая «закончилась победой реакции»[1555]. Такой взгляд не оправдан ни логически (следуя этой логике, нельзя понять смысла революции 1905 – 1907 гг., поскольку она тоже «закончилась победой реакции»), ни конкретно-исторически. Вторая революционная ситуация вырвала у царизма много уступок в различных областях политики, экономики, культуры. Наиболее крупными из них были уступки в крестьянском вопросе: упразднение временнообязанного состояния крестьян, отмена подушной подати, понижение (примерно на 30% по стране) выкупных платежей, одновременное сложение 14 млн. рублей недоимок, учреждение Крестьянского банка

[1556]. В рабочем вопросе царизм вынужден был положить начало фабричному законодательству (1 июня 1882 г. вышел закон об ограничении детского труда и введении фабричной инспекции). Из политических уступок, вырванных революционным натиском, царизм одни взял обратно (например, «конституцию» М.Т. Лорис-Меликова), но другие оставил: было ликвидировано III отделение, освобожден из сибирской ссылки Н.Г. Чернышевский. В области культуры примечательны отставка весной 1880 г. министра просвещения Д.А. Толстого и начавшийся пересмотр реакционнейших толстовских школьных правил[1557], отмена 24 марта 1882 г. монополии императорских театров, воссоздание (с 1879 г.) грузинского и начало (с 1882 г.) украинского профессионального театра.

Но главное не в этих конкретных (разумеется, весьма ограниченных) уступках. Главное в том, что революционная ситуация 1879 – 1881 гг., хотя и не переросла в революцию, непоправимо расшатала самодержавно-полукрепостнические устои. Отбив революционный натиск, реакция не смогла повернуть вспять начавшийся после 1861 г. глубинный процесс экономического и социального обновления страны, процесс изживания крепостничества во всех его формах, включая самодержавие. Выбравшись из острого политического

кризиса, царизм оказался беспомощным перед общим кризисом всей социально-экономической системы, частное проявление которого (и только) означал преодоленный с таким трудом политический кризис. Тринадцать лет Александр III, по выражению Г.В. Плеханова, «сеял ветер»[1558]. Его преемнику – Николаю II – выпало на долю пожать бурю…