«Крестоносцы» войны

— Лейтенант Иетс считал, что полковнику следует об этом знать.

— А по-вашему, как? — спросил Уиллоуби.

— По-моему, это черт знает что такое.

Уиллоуби кивнул.

— Им и в лагере не сладко, — продолжал Бинг, дивясь явному сочувствию майора, — ну а уж это такое, что дальше ехать некуда. Пусть мы не знаем, что делать с этими людьми, но это не дает нам права…

— Очень хорошо, что вы поставили меня в известность, — перебил его Уиллоуби. — Мы не можем этого допустить. Разумеется, у вас с лейтенантом Иетсом сентиментальный подход к таким вещам. Гораздо важнее помнить о нашей великой цели — выиграть войну. Если мы вернем перемещенных в шахты, немцы безусловно об этом пронюхают и, боже ты мой, как они это обыграют! Кто у нас там для связи с администрацией лагеря? Майор Хеффернан? Хорошо.

Уиллоуби потянулся через стол к кожаному футляру, в который был убран полевой телефон, вытащил рычажок и повернул.

Вот это оперативность, подумал Бинг. Он не надеялся добиться такого успеха, особенно у Уиллоуби. А Уиллоуби прав — немцы сумеют изобразить дело так, что их обращение с перемещенными покажется верхом милосердия по сравнению с действиями союзников. Бингу доставило истинное удовольствие проследить за ходом мыслей Уиллоуби и хоть раз в жизни оказаться одного с ним мнения.

Телефонист, видимо, замешкался. Уиллоуби позвонил еще раз и обернулся к Бингу.

— Вы, случайно, не слышали, куда именно их собираются послать?

— Насколько я знаю, почти всех направляют в окрестности Роллингена, в шахты Делакруа.

Бинг расслышал в трубке голос телефониста. Уиллоуби промолчал и тихо положил трубку обратно в футляр.

— Тут есть и другая сторона… — сказал он и удобнее уселся в кресле, сложив пухлые руки на животе и ласково поглядывая на Бинга проницательными темными глазами.

— Но как же, сэр…

— Нельзя забывать, что в этих шахтах добывается руда, что из руды делается сталь, а сталь нужна нам для войны. Главное, как я уже сказал, это выиграть войну. К тому же я знаю майора Хеффернана. Этих людей не будут принуждать — возьмут только тех, кто сам захочет, и будут им платить, сколько следует. Мы же не нацисты!

— Нет, конечно.

Уиллоуби заговорил вполне благосклонно.

— Вы молодец, сержант. Понятливый, расторопный. Мне очень приятно, если мы с вами сходимся во взглядах. Почему вы иногда проявляете такое упрямство? Ведь это едва ли идет вам на пользу.

Бинг, растерявшийся от такого неожиданного поворота, не ждал ничего хорошего.

— Вы тоже молодец, сэр, если мне позволительно это сказать.

Уиллоуби улыбнулся.

— Вы можете понять любой вопрос, предусмотреть любые последствия. А что касается моего упрямства… или… — он подчеркнул это слово, — нахальства, так здесь все дело в том, чтобы, как вы сами сказали, сойтись во взглядах…

Уиллоуби уже не улыбался.

— Вы с кем разговариваете? Уходите вон! — сказал он холодно.

Бинг молча вышел. Уиллоуби не всегда молодец, а смотря по тому, ради чего и на кого он работает; а ты — молодец, только если работаешь на него.

Девитту не хотелось ссориться с Фарришем. Людей надо принимать такими, какие они есть; не всякий материал поддается переделке; нельзя сказать, чтобы полковник вообще стремился переделывать людей; он не считал себя для этого ни достаточно совершенным, ни достаточно авторитетным. Но когда он видел, что человек заблуждается и что его заблуждение может повредить делу, за которое этот человек отвечает, он пытался по возможности тактично образумить его.

Время для применения этого метода к Фарришу было неподходящее. Девитт беседовал с ним в последний раз в Рамбуйе, но с тех пор не терял его из вида. Фарриш, который прошел всю Францию в авангарде наступающих войск, первым почувствовал, как движение замедлилось. Теперь он застрял, не доходя Метца. У него был определенный план: быстро обойти город и окружить его, как разлившаяся река окружает остров, прежде чем скрыть его под своими волнами. Но наступление захлебнулось — подвело снабжение, и танки пришлось отвести назад за отсутствием горючего.

Немцы, уже готовившиеся эвакуировать город и крепость, почувствовали эту заминку; они подтянули подкрепления и усилили форты внутри города и вокруг него.

Когда прибыло наконец довольствие, которого Фарриш добивался просьбами и хитростью, угрозами и лестью, время для обходного маневра было упущено. Каждый дзот в районе Метца теперь нужно было атаковать и захватывать с большими потерями; из затопленного острова Метц превратился в узел обороны немцев.

За собою Фарриш не чувствовал никакой вины.

— Может быть, вы перерасходовали довольствие, — вслух размышлял Девитт. — Ведь это задача по технике снабжения: столько-то людей и материальной части на столько-то миль. С цифрами не поспоришь.

Фарриш, принимавший Девитта в своем прицепе, вышел из-под горячего душа, огромный, распаренный и красный, и облачился в голубой купальный халат.

— Хотите? — предложил он, гостю. — Пользуйтесь, пока вода не остыла.

— Спасибо, с удовольствием, — отвечал Девитт. — Жилье у меня в Вердене вполне приличное, но водопровод какой-то допотопный.