«Крестоносцы» войны

Это случалось с ним всякий раз, когда он заранее знал о предстоящем бое. Но чем дольше он был на фронте, тем более подробные и яркие картины ему рисовались. Перед первыми боями среди нормандских изгородей страх возникал лишь в общих очертаниях; с тех пор Лестер столько всего нагляделся, что теперь мог в совершенстве расцветить его подробностями.

Последние полмили до исходной точки он шел, сознавая только, что должен с каменным лицом передвигать ноги впереди пяти солдат, которых сам себе выбрал. Он не разговаривал с ними; им уже было сказано, что кому делать и кто что должен делать, если сосед будет убит или ранен.

И внутри у него была пустота, а страха не было.

Склон холма поднимался к доту отлого, но весь был изрыт воронками. Воронки неудержимо тянули к себе. Лестер старался не смотреть на них; он чувствовал — стоит залезть в воронку и не захочешь вылезать. Он очень устал ползти на локтях и коленях, каждое движение требовало усилия воли. Мелкие острые камешки кололи руки; казалось бы, нечего обращать внимание на такую ничтожную боль — а вот поди же ты!

Он посмотрел на часы. Прошло всего четыре минуты, половина склона была позади, и пока ничего не случилось.

Внезапно он ощутил нетерпение. Захотелось поскорее отделаться. Он взвесил шансы.

Если встать и пуститься бегом, у немцев окажется сравнительно большая мишень. Если продолжать ползти, мишень будет меньше, но она неизмеримо дольше останется на мушке у немцев. Неизвестно, что хуже.

Он приподнялся. Немецкий пулемет дал очередь.

— С ума сошел? — крикнул Саймон. — Ложись!

Боится, подумал Лестер, а посмотреть на него — силач, богатырь.

Лестер встал, махнул другим, чтобы не отставали, пробежал несколько шагов. Вот это еще так! Теперь каждый шаг приближал его к цели, хотя нога, коснувшись скользкой земли, при каждом шаге съезжала назад на несколько дюймов. Он отчаянно боролся с глиной. Дыхание у него прерывалось, в висках стучало.

Все же он услышал слабый возглас, словно вскрикнул испуганный ребенок. Он хотел бежать дальше, но не мог.

Он подумал, если я обернусь, — конец, а так хорошо бежали. Он обернулся. Он увидел, как огромное тело Саймона катится вниз по склону. Руки и ноги казались мягкими, как тряпки, на тело налипала грязь. Наконец Саймон скатился в воронку и остался лежать распластавшись, уже наполовину засыпанный землей.

Пулемет опять застучал. Впереди Лестера взметнулся фонтан грязи.

— Ложись! — крикнул он. — Ложись!

И снова он как автомат полз вверх на локтях и коленях. Без Саймона их осталось всего пятеро. Ради живого Саймона он прошел бы через такой же ад, какой переживал сейчас; мертвый Саймон был только цифрой, — теперь немцы будут целиться всего в пятерых, особенно во время последней перебежки. Его личные шансы уменьшились.

Он услышал позади себя тяжелое дыхание. Часто переводя дух, Шийл выговорил:

— Надо к Саймону… раненый он, ранен.

— К черту! Он убит, — сказал Лестер.

— Ранен он… в колено… я видел… раз — и готово.

— К чертовой матери! — крикнул Лестер. — Здесь оставайся! Со мной!

Шийл остался. Вид у него был жалкий.

— Сукин ты сын! — сказал он.

Лестер все полз вперед.

— Тебя бы самого так! — сказал Шийл.

Лестер уныло молчал. Он все полз вперед.

— Надо же было подняться! — сказал Шийл. — Теперь он кровью изойдет!

— Санитары заберут его, — хрипло сказал Лестер. — Держи дистанцию.

Шийл отстал.

Лестер посмотрел на часы. Прошло еще две минуты. Они почти достигли конца подъема.

Те, что уцелели после этой перебежки — Черелли, Трауб, Шийл и Лестер, — никогда ее не забудут. Еще долго они будут с криком просыпаться по ночам и видеть разрытый снарядами кусок земли и в конце его — серый бетонный блок, расширяющийся книзу, как крышка гроба.

Уотлингер не добежал до него. Черелли и Трауб видели, как он погиб. У них на глазах он обратился в ничто и вознесся к небесам в дыму и пламени, под оглушительный грохот взрыва. Им показалось, что они видели, как куски его тела пронеслись по воздуху, но опытные люди в ответ на их рассказ только качали головой — не может быть. Он наступил на мину, так? Ну, значит, если от него и остались видимые глазу куски, они летели так быстро, что их все равно невозможно было увидеть.

От ужаса оба застыли на месте. Черелли услышал, как мимо со свистом пронеслись куски металла, и подумал, — ну, конец, а потом удивился, что он еще может думать, и решил, нет, значит, не конец, и рыдание сдавило ему горло, но не вырвалось наружу. Уотлингер не был ему особенно близок; но просто не верилось, что там, где только что был человек, теперь яма, а больше ничего не осталось.