«Крестоносцы» войны

— Корнелиус! Вы до сих пор не подмели!

Дворецкий повернулся к выходу, словно не слыхав ее слов. Вдова закрыла лицо руками.

Тихим, неслышным шагом вошел Петтингер. На нем был неотглаженный, мешковатый штатский костюм, из рукавов торчали обтрепанные, грязные по краям манжеты. Его худое лицо как будто заострилось, и скулы выступили сильнее; впрочем, может быть, это только так казалось, потому что на небритых щеках резче обозначались тени. И все же он старался сохранять внешнее достоинство. Держался, как всегда, прямо и всей своей осанкой подчеркивал несоответствие между своей личностью и своим костюмом.

Он огляделся по сторонам. Приятный дом, чувствуется размах. Немного запущен, но это сейчас — обычное явление. Он посмотрел на толстую старуху, которая сидела в кресле, понурая, но не лишенная величественности. Кое-что подновить — и вид будет вполне внушительный!

Он кашлянул.

Вдова вздрогнула.

— Фрау фон Ринтелен?

Она хотела спросить, кто он такой, но он предупредил ее вопрос.

— Я не назову вам своего имени, сударыня. Чем меньше вы будете знать, тем лучше для вас. Где ваша дочь Памела?

— Что вам нужно? — Она явно была испугана.

— Я друг вашего зятя, майора Дейна.

Сверху, с лестницы, послышался голос Памелы:

— А что с ним? — Она неторопливо спускалась с лестницы, на мгновение задерживаясь на каждой ступеньке. Петтингер прищурил глаза, словно зрелище было для него слишком ослепительным, — да в какой-то мере оно так и было. Человек, находящийся в бегах, всегда испытывает голод.

От Памелы не укрылось произведенное впечатление.

— Так где же сейчас майор Дейн?

Петтингер положил пальто и шляпу на ближайшее кресло.

— Не знаю, — сказал он. — В последний раз мы с ним виделись в Ролландс-Эк, на берегу Рейна, и он мне тогда сказал: «Друг мой, если вам когда-нибудь понадобится помощь, ступайте в замок Ринтелен, к Памеле…»

Памела поджала губы.

— А почему вы не остались вместе с моим мужем?

Петтингер повернулся так, чтобы быть лицом к обеим женщинам.

— Майор Дейн был едва ли не лучшим моим другом. Он несколько нервозен, и все же с таким человеком приятно работать, а иметь его под командой — одно удовольствие. Заверяю вас, что это было нелегкое решение. Но кто-то должен жить, а кто-то — жертвовать собой.

Петтингер хотел придать своему вступлению в этом побольше драматизма. Не мог же он рассказать тут, при каких неприглядных обстоятельствах он расстался с Дейном, или признаться, что не имеет понятия о его дальнейшей судьбе.

— А кто, — с недоброй ноткой в голосе спросила Памела, — кто решает, кому жить, а кому жертвовать собой?

— Я решаю! — сказал Петтингер.

Это сразу сломило внутренний протест вдовы против непрошеного гостя. Кто бы он ни был, он умел говорить тоном хозяина, не допускавшим возражений, тоном Максимилиана фон Ринтелена.

Петтингер продолжал:

— На некоторое время я должен остаться здесь.

Вдова попыталась стряхнуть оцепенение.

— По какому праву…

— Сударыня! — мягко перебил ее Петтингер. — Я немецкий офицер. У меня имеется важное ответственное задание. Ваша усадьба, этот дом как нельзя лучше соответствуют моим планам.

— Простите! — сказала вдова со всей внушительностью, которую допускал ее птичий голосок.

В глазах Памелы отразился живой интерес.

— И как долго вы предполагаете здесь пробыть, герр…

— Зовите меня Эрих.

— …герр Эрих?

— Пока не могу сказать. Я понимаю ваше беспокойство и постараюсь не задерживаться дольше, чем… — Он широко раскрыл глаза и уставился на белую шею Памелы — …чем это будет необходимо.

Вдова жалобно проговорила:

— Но ведь за такими людьми, как вы, следят. Что, если вас найдут здесь? Меня и Памелу арестуют; у нас отнимут дом, отнимут заводы, шахты, все, что оставил нам в наследство мой муж…

— Вы отказываете, сударыня? В таком случае уж лучше прямо передайте меня в руки американцам.

— Но наш дом… — настаивала вдова, уже видя, что выхода нет.

Он усмехнулся:

— Ваш дом — самое безопасное место во всей Германии.

Вдова, которую неотступно преследовало видение дома, обваливающегося над ее головой, всей своей тушей повернулась к Петтингеру и недоверчиво воззрилась на него.

— Дом бедняка, дом обыкновенного добропорядочного горожанина — все это не годится, — с готовностью пояснил Петтингер. — Там всегда можно ждать обыска, налета, реквизиции; любому американцу ничего не стоит лишить хозяина его собственности. Другое дело — этот замок. Американцы питают уважение ко всему солидному. Имя Ринтелен — солидное имя. Оно известно в Америке. Его там знают крупные, значительные люди. На столбцах их газет немало места уделялось герру фон Ринтелену и его империи, и такого человека, его вдову, его дом никто не тронет.

Это простое соображение прежде не приходило ей в голову. У нее стало легче на душе. Она сказала:

— Я уверена, что Максимилиан фон Ринтелен с радостью оказал бы вам гостеприимство. Но это был человек, который не боялся никого и ничего. Я и сама надеюсь, что мой дом — безопасное место. Но оно перестанет быть безопасным, если здесь найдут вас.