Крик ворона

Собственно, это были еще не съемки, а как бы продолжение проб, не столько актерских, сколько чисто технических. Все сегодняшние «потоки» будут особенно тщательно отсмотрены на предмет того, как смотрятся на пленке подсветка, декорации, костюмы и грим, хорош ли угол камеры в том или ином кадре и тому подобное, после чего почти наверняка угодят в корзину. Иржи даже предупредил актеров, что пока не будет требовать от них гениальной игры. Сегодняшняя сцена была не из трудных: Тане предстояло сидеть в бутафорской карете без колес, оборудованной обитой бархатом скамеечкой, с отсутствующим видом слушать барона Фризенгофа и несколько раз невпопад сказать: «Да, дорогой». В фильме этот эпизод дополнится видом кареты (уже другой, настоящей), едущей по живописной дороге — и размытой, почти психоделической врезкой с воспоминаниями о верховой прогулке с Пушкиным, которым предается Александра Николаевна в эти мгновения поездки супругов из России в Австрию.

Таня, тщательно загримированная, в темном дорожном платье тех времен и темном чепце с выбивающимися из-под него черными буклями, по команде Иржн заняла место на скамейке. Рядом с ней сел Зоннтаг-Фризенгоф с пышными накладными бакенбардами, одетый в длиннополый дорожный сюртук. Иржи махнул рукой, осветители навели на них юпитеры, ближе подъехала камера. Таня зажмурилась.

— Позор! — крикнул Иржи.

Таня прыснула, хоть и знала, что по-чешски это означает «внимание», и зашлась неудержимым смехом. Она чувствовала, что все недоуменно, а потом и встревоженно смотрят на нее, что по ее горячим щекам, портя грим, стекают слезы, что сотрясающий тело смех болью отдается в груди, но сделать с собой ничего не могла. Сжав руки в кулаки, она подняла голову и сквозь приступы смеха проговорила:

— Я... я-сейчас... И рухнула на дно кареты...

Очнулась она на кушетке в комнате с белыми стенами — то ли медкабинет, то ли, не дай Бог, больница. Над ней с встревоженными лицами склонились Иржи и Дана и с невозмутимым видом — крупная женщина в белом халате. Левый рукав старинного платья был засучен, в ямке локтевого сгиба лежала ватка. Слабо пахло спиртом и дезинфекцией.

— Простите, — смущенно сказала Таня, глядя в круглое лицо Иржи. — Сама не понимаю, что со мной...

— Нервы, нервы, — проговорил Иржи и что-то коротко сказал Дане. — У тебя так часто?

— Первый раз.

— Ты очень неспокойна с дня первого, — сказал Иржи. — Тебе плохо здесь?

— Нет, хорошо, только... я перевозбуждаюсь.

— Что это «перезбуждаюсь»?

— Это... как сказать?.. Много нового... Я совсем перестала спать.

— Спать? Сколько ночей?

— Да уж десять...

Иржи отвернулся. И, эмоционально заговорил с женщиной в белом халате. Та что-то говорила, видимо, не соглашаясь, потом пожала плечами и направилась к металлическому белому шкафчику у окна. Дана продолжала смотреть на Таню, ее темные глаза выражали сочувствие. Таня подмигнула ей и дотронулась до ее руки.

— Ничего, — сказала она. — Все нормально.

— Нит-чево, — повторила Дана, совсем не понимавшая по-русски, и погладила Танину руку.

Подошел Иржи и протянул Тане свернутую бумажку.

— Здесь две... два лекарства. Один съешь дома сразу с водом. Второй завтра на ночь. Будешь спать. В день после завтра принесу много.

— Спасибо, — сказала Таня, поднялась, пошатнулась и тут же присела на кушетку. — Голова кружится... Сейчас пройдет, и пойдем снимать дальше.

— Сегодня идешь домой спать, — заявил Иржи. — Я послал Марженку взять машину, И завтра домой спать. На студию — в день после завтра.

— Но я здорова, — возразила Таня.

— Ты здорова, а я босс, — сказал Иржи ничуть не шутливо. — Ты слушаешься или летишь в Союз?

Таня вздохнула.

— Мне еще переодеться надо.

— Жди Марженку. Она помогает.

Он вышел, вслед за ним вышла Дана, на прощание помахав Тане рукой. Женщина в халате села за стол и стала что-то писать, не обращая на Таню никакого внимания.

Поднявшись в номер, Таня выпила одну из двух зеленых продолговатых капсул, разделась и забралась под одеяло. В голове гудело, но как-то совсем иначе, чем в последние дни, умиротвореннее, что ли. Она привычно устремила взгляд в потолок и стала медленно, размеренно дышать.

— Я спокойна, — шептала она. — Я совершенно спокойна. Сейчас я буду спать.

Через несколько минут ее действительно охватил покой, какого она здесь еще не испытывала. Но сна не было.

— Фиг вам, — обреченно сказала она. — Не берет. Встать покурить, что ли?

Она сделала глубокий вдох, чуть выгнулась перед тем, как встать, зажмурила глаза... И открыла их двадцать один час спустя.

В окно стучал дождик. Таня с удовольствием провалялась в постели до самого ужина; сначала смотрела по телевизору детские мультики, не понимая ни слова — но все было понятно без слов, — потом какой-то футбол. Едва ли не в первый раз в жизни она досмотрела матч до конца, правда, так и не разобравшись, кто же у кого выиграл со счетом «четыре-один». «Наверное, наши», — подумала она, слушая захлебывающийся голос комментатора и восторженный гул стадиона. «Господи, какие еще наши?!»