Криминал как основа происхождения Русского государства и три фальсификации тысячелетия

Нет у славянина тех струн, которые, например, у армянина запоют при чтении Библии. Этот армянин раньше на Арарате ветхозаветный Ковчег высматривал, теперь там же Новый Завет читает. Ему все близко и понятно. А к семье он относится так же, как отец, как дед его, как все предки. А мы не ветхозаветные! Мы ими не были. Другие корни у нас.

Мы колядовать пойдем. Не понимаем, зачем, а пойдем. Блинов на Масленицу наедимся. На Радуницу напьемся и радоваться будем. Ее тысячу лет из нас огнем выжигали. А мы все равно радоваться будем. Потому как она наша! Не знаем как? А наша! Туда и душа наша тянется. Там все родным кажется.

Но не знаем мы, что главнее — благосостояние или дети. Не понимаем мы, если жена больше мужа зарабатывает, кто теперь в семье главный? Нет у нас основ жизненных, потому как ведическую культуру, наши корни, у нас отняли, а Новый Завет мы, не будучи ветхозаветными, воспринять не в силах!

* * *

Вот есть Веды, и есть Библия. По отдельности они хороши. Но их нельзя перемешивать. Если, например, в пельмени цветы подмешать или компот посолить, что получится? Невкусно получится. Надо придерживаться или ведической традиции, или христианской. Только тогда получится, что живешь по Божьим законам. А православие — это и есть та «невкусная» смесь, те два стула с промежутком посредине. Цели добились — Русь окрестили. Теперь на каждом углу объявляют: «Благодаря крещению Русь стала цивилизованным государством!» Доля правды в этом есть. Но когда все вымрем, кто цивилизации радоваться будет?

Получается, как у мужика из советского анекдота:

«Хочу, чтобы после смерти меня похоронили возле Кремлевской стены». Ему отвечают: «Хорошо. Договорились. Но умереть надо завтра».

Если кто-то будет утверждать: «Нет, славяне впитали христианство от пяток до макушки!», мы напомним, как в 1917 году народ крушил церкви. Именно народ! Сбивал кресты, сваливал колокола, растаскивал церковное имущество. Да, были специальные подразделения ВЧК, проводившие экспроприацию дорогостоящих предметов церковного обихода. Но их интересовали драгоценные камни и металлы. А сбивать кресты и срывать иконы в сельских церквях, этим они как раз не занимались. Этим занимались местные жители. Причем на всей территории России.

Священников тоже расстреливали не специально подготовленные иммигранты, а красноармейцы из местных, из мужиков. Не стали русы настоящими христианами, не глядя на тысячу лет христианства. Иначе не отказались бы от него с такой легкостью. Большевики уничтожали христианство без боязни, потому как точно знали: народ не имеет с ним внутренней связи.

После отделения церкви от государства практически был введен запрет на деятельность любых религиозных организаций на территории Советского Союза. Люди, не желающие с этим смириться, подвергались гонениям. Искусственно уничтожались религиозные традиции, включая православие и славянские Веды как уже его скрытую составную часть. В учебных заведениях был введен «научный атеизм», в виде самостоятельного раздела «научного коммунизма».

С чем неожиданно столкнулось руководство ВКП(б)? Необычайно остро встал вопрос семейной и сексуальной морали. Многие видные революционеры выступили за отмену семьи и «свободную любовь», ведь до революции заключение брака находилось в ведении церкви. В некоторых губерниях на местном уровне издавались декреты (законы) о «передаче баб в социалистическую собственность» с приложением инструкций по «порядку пользования ими».

Стало очевидно, если пойти по предлагаемому пути, это неминуемо приведет к развалу государства. Были приняты срочные меры. Впоследствии они вылились в составление «морального кодекса строителя коммунизма».

Как это не смешно, но благодаря «кодексу» на долгое время обстановка стабилизировалась. Семья была объявлена «ячейкой государства». Развод приобрел признак «моральной неустойчивости» и стал невыгоден. Над каждым желающим развестись нависла угроза «вызова на ковер», писания объяснительных, партийных расследований, товарищеских судов, оргвыводов и т. д. Жениться стало делом личным, а вот разводиться — сугубо общественным.

Дети были довеском к вынужденным родительским отношениям, но все-таки были.

Сила в «моральном кодексе строителя коммунизма» на самом деле имелась. Заключалась она в том, что в кодекс просто «передрали» религиозные нормы поведения, поэтому в человеческом сознании, при переходе с православной морали на коммунистическую, сдвиги минимизировались. Тысячелетняя мудрость была «повторена» только под другой вывеской. Веды славянских предков через призму православия, через призму «морального кодекса», все еще имели силу и спасали славян от вымирания. Теперь ниточка ОБОРВАЛАСЬ.