По возвращении из Крыма Дмитрий Ильич поселился в Кремле на улице Коммунистической, квартира девятнадцать в Кавалерском корпусе на первом этаже – напротив арки, ведущей во двор особого гаража.
При входе в подъезд находилась парикмахерская. Туда Владимир Ильич забегал подстригать бородку и усы. Когда он появлялся, посетители вскакивали, пытались пропустить его вперед. Он упирался и неумолимо ждал, пока освободится парикмахер. А потом, хоть на минутку, заглядывал к брату.
Приходил к Ульянову на огонек и Макар Стожаров. Квартира Дмитрию Ильичу досталась небольшая, с узкими комнатами. Вот они сядут в столовой под люстрой с желтым абажуром, расставят на доске фигуры и давай всякие там гамбиты расписывать, шахи-маты друг другу ставить. Без рюмки не обходилось, но выпивали умеренно.
Потом Паня спрашивает:
– Ты откуда такой веселый пришел, прокуренный?
Макар:
– Да был у Герца, обсуждали коллективизацию и прочие насущные проблемы партийного строительства. Потом пару партишек в шахматы сыграли, ужинать не буду, накормили досыта.
А раз как-то приходит – взъерошенный, глаза горят, трезвый – и сразу с порога:
– Ленина видел!!!
Сидим, играем с Герцем, пьем чай, вдруг слышу картавый говорок, неужто Владимир Ильич? И точно, спиной чую – приблизился ко мне, а я-то его только на трибунах видел да за красным сукном, а тут – вот он! Ильич – мне:
– Продолжайте, батенька, продолжайте, такая интересная позиция!
Я переполошился, не с той фигуры пошел! Ильич так и ахнул:
– Непростительный промах! И кому проиграл? Такой шляпе!
Оборачиваюсь, Ленин стоит передо мной – руки в карманах, зубы у него из чистого серебра, на боку золотой рог, а сам – все шире становится, выше, пока головой не уперся в потолок, откуда послышался храп тигра!
– Клянусь, я не был готов, – рассказывал Макар, – увидеть его громадность воочию. Я по сравнению с ним размером с муху! А он глядит ясными глазами, как будто всё-всё знает про меня, да что про меня. Про всех моих предков до… пятого колена. И его сострадание разливается по необъятной Вселенной – в прошлом, настоящем и будущем. Я что-то промычал в ответ, а он быстро так обнял брата и увел его в другую комнату.
– Что же ты, Макар? – воскликнула Паня. – Сказал бы, кто ты есть, превратился бы в медведя или стал бы крошечный, как комар, да и вылетел в окно!
– Не успел, зараза такая! Растерялся, кепку нахлобучил и убежал.
Многие партийцы, близко знавшие Ильича, говорила мне Панечка, поджаривая гренки на легендарной сковороде, тоже уверяли, что он бывал разным: то вроде стройный, а то – чуть ли не толстяк. Так никто и не смог понять, каков он на самом деле.
«Когда ты шел рядом с ним, – это Всесоюзный Староста Михаил Калинин, – Ильич иногда был громадным, а иногда крошечным».
«Порою он становился огромным и устрашающим, – свидетельствовал Бухарин. – Тело его казалось немыслимого размера да еще блестело, как начищенный самовар, вызывая благоговейный страх Президиума Верховного Совета».
«Ильич никогда не спал, и его глаза были способны не мигать целыми часами», – поражался Каменев.
Крестьянский «ходок» Прохор Краюшкин, мужик здравый, в зрелых летах, из далекого населенного пункта Большие Коты Тверской губернии, приблизившись к Ищущему Общего Блага, бросив на него один только взгляд – грохнулся в обморок. Когда его привели в чувство, он бормотал:
– Я видел перед собой бесформенную глыбу.
Троцкий спрашивал:
– Зачем вы это делаете, Владимир Ильич?
– Для конспирации! – озорно отвечал Ленин.