Сообщение из газет:
— Здравствуй, волк!
— Угу.
— Давай наперегонки, вечерний волк.
Геннадий Ануфриев
У каждого — свой выбор
Он несколько раз глубоко вдохнул, восстанавливая дыхание после подъема по крутой лестнице, и с силой вдавил кнопку звонка. Машинально посмотрел на часы: 1145
. Дверь открылась сразу, словно его ждали. Миловидная девушка в белоснежном халатике и такой же ослепительно белой шапочке, венчающей копну каштановых волос, предложила ему следовать за ней. Идя по неярко освещенному коридору, он читал рекламные плакаты на стенах: «Вас в будущем встретят с любовью — и сразу вернут здоровье!», «Всего десять тысяч, ни много, ни мало — и болезни как не бывало!»Интересно, сколько заплатили рифмачу за эту халтуру.
Всплеск острой боли в боку заставил его охнуть. Девушка вежливо подождала, пока он сможет идти дальше. Да, черт побери, нужно спешить. Пожалуй, старушка-смерть ближе, чем он предполагал.
Они остановились у двери в самом конце коридора. Судя по табличке, это и был кабинет доктора. Девушка в белоснежном халате вошла внутрь, попросив его подождать. За время, пока она отсутствовала, боль еще раз скрутила его, но когда медсестра вернулась, он уже овладел собой.
— Входите, доктор ждет вас.
Кабинет нисколько не походил на приемный покой врача. Никакого медицинского оборудования. Стол, несколько кресел, шкаф у стены. В углу пальма. Шторы раздвинуты, и комнату заливал солнечный свет. После тусклого электрического освещения в коридоре он был особенно ярок.
Навстречу из-за стола поднялся полноватый человек среднего роста в клетчатой сорочке с расстегнутым воротничком; галстук съехал набок и болтался где-то под мышкой.
— Здравствуйте. Доктор Лярус.
— Леон Гелпин. Служащий.
Они пожали друг другу руки. Доктор жестом предложил вошедшему сесть и вернулся на свое место. Гелпин огляделся. Прямо над головой доктора висела картина, на которой были изображены три обнаженные женщины. Лярус заметил его удивленный взгляд и усмехнулся.
— Что, не ожидали столь легкомысленной обстановки в моем кабинете? Между прочим, это Рафаэль. «Три грации». Репродукция, конечно. Люблю старых мастеров. У них есть непосредственность и очарование, которых начисто лишены нынешние маратели холстов. Взять хотя бы этого Чичино. Какие-то пятна и кляксы, которые хороши, может быть, для тестов Роршаха, но никак не для искусства. А краски! Хотел бы я знать, на чем он их разводит! Или он заставляет сначала помочиться на холст своего пса, а уж потом приступает к работе? Смотришь на такую мазню и не можешь понять, чего ради это сотворено. Пытаешься поднапрячься, как во сне, — вот-вот ухватишь самую суть, — ан нет, не получается, сон-то и есть самая настоящая действительность. Как в том анекдоте, помните? Снится мне, что сижу я на работе. Просыпаюсь — так и есть, сижу на работе. — Доктор захохотал, но вдруг резко оборвал смех и внимательно вгляделся в лицо Гелпина: — Да вы неважно себя чувствуете, а я разболтался. Извините. Давайте ваши бумаги.
Гелпин протянул ему карточку медицинского освидетельствования и разрешение на футуризацию.
Лярус некоторое время изучал документы, потом отложил их в сторону.
— Значит, вы твердо решили, — скорее не спросил, а констатировал он.
— Да. — Гелпин поморщился. Боль снова шевельнулась в боку, и это не ускользнуло от внимания Ляруса.
— Вот и хорошо. В будущем ваша болезнь, несомненно, станет излечима. Правда, неизвестно, сколько пройдет времени — пятьдесят лет, сто или больше. Но это уже не так важно. Ведь вас сразу же «разбудят», как только болезнь будет побеждена.
Доктор встал и начал расхаживать по кабинету.
— Конечно, вам будет нелегко, возможно, вы даже будете чувствовать себя одиноким, по крайней мере, первое время. Но потом все устроится. Найдете себе занятие. Появятся новые друзья. А главное, вы будете здоровы.
Лярус остановился перед Гелпином, положил руку ему на плечо.
— Итак, вы все хорошенько обдумали и ваше решение окончательное?
Гелпин кивнул.