Кристина

— Глупости, — сказала я, — всего только половина одиннадцатого. Я сейчас сварю свежий кофе, а Дики расскажет о Германии.

— Нет, послушай, — пробормотал Дики, — я действительно должен идти домой. Завтра рано на работу.

— Надумаете еще зайти, заходите, когда я дома, — сказал Нэд.

Резким голосом я сказала Нэду, что это глупо.

— Я не разрешаю заходить, когда меня нет дома, — ответил он. — Мне, черт побери, это совсем не нравится.

— Послушайте, Нэд, — сказал Дики. — За кого вы меня принимаете? Я не Дон-Жуан. — Сейчас ему можно было дать не больше семнадцати. С чувством неуместной ревности, которую мы способны испытывать даже к тем, кого не любим, я вдруг вспомнила его мальчишескую записку к Айрис: «Конечно, я не принц…» Между нами и Нэдом снова непреодолимой преградой встала разница в возрасте. — Не верите, спросите Крис, она вам скажет.

— Мне нечего спрашивать мою жену. Предлагаю вам заходить, когда я дома, а не тогда, когда меня нет.

— Я сама его пригласила, — сказала я.

Дики молчал. Нэд и я смотрели на него. Я заметила, как он изменился, и мне показалось, что я почти не знаю его. Я вдруг испугалась его, как пугалась Нэда. Мы не знаем людей. Мы не можем знать их. Мы почти всегда ошибаемся.

Небрежным, незнакомым мне тоном Дики сказал:

— Вы ведете себя как грубиян.

Нэд вспыхнул. Он ожидал нападения, но не такого; мальчишеский характер этого выпада застал его врасплох. Он ответил так же по-мальчишески.

— Сам грубиян. Убирайся отсюда, чтоб я больше тебя здесь не видел.

Дики повернулся ко мне. Теперь он чувствовал себя лучше и полностью овладел собой.

— Мне очень жаль, Крис. Это ужасно несправедливо по отношению к тебе. Как жаль, что это случилось из-за меня.

— О, пустяки, — довольно глупо сказала я.

— Убирайся отсюда, — повторил Нэд и дотронулся до рукава Дики.

Дики отступил назад.

— Если вы выйдете со мной за дверь, — сказал он, — я готов драться с вами. Нельзя, черт побери, дать человеку по морде в его собственном доме, так по крайней мере меня учили. Нельзя бить его и в своем собственном. Остается в таком случае парк. — Он говорил так, словно был немного пьян, произнося отдельные слова совсем невнятно.

Нэд улыбнулся. Он дотронулся до моего плеча, словно приглашал поддержать его.

— Не слишком ли мы стары для таких забав?

— Я — нет, — сказал Дики.

Они смотрели друг на друга в молчании, странно похожем на дружеское.

— Я готов выйти, — сказал Нэд.

— Нет, ты не пойдешь, — вмешалась я. — Ах, если бы вы знали, как глупо вы оба выглядите! — Я была так зла, что готова была выместить свою досаду даже на Дики.

— Не вмешивайся, Крис, — сказал Нэд.

Я велела Дики уйти. Он посмотрел сначала на Нэда, потом на меня. Нэд молчал. В окно влетела большая коричневая бабочка и ударилась о лампу.

Дики пожал плечами, улыбнулся мне своей обычной застенчивой улыбкой, дурашливой, обманчивой, насмешливой.

— Ладно, если ты этого требуешь, Крис. Надеюсь, мы еще увидимся. — Взмахнув рукой, он поймал бабочку, послушал, как она бьется у него в кулаке, и выпустил ее в окно. — Бедняга. Ну, я пошел.

Когда он ушел, мы долго прислушивались к его удалявшимся шагам.

— Грубиян, — как-то неуверенно сказал Нэд. Поболтав пустым кофейником, он заглянул в него.

Я сказала:

— Ты не позволяешь мне писать стихи, ты не позволяешь мне встречаться с новыми людьми, ты прогнал всех моих друзей.

— Он придет, не бойся.

Нет, сказала я, он не придет. Никто никогда больше не придет.

Потом я говорила ему, что я несчастна, что мы разлюбили друг друга и что это случилось уже давно. Неужели он сам этого не видит?

— Нет, не вижу.

Даже в эти минуты я, однако, помнила о своих обязанностях жены и хозяйки. Взяв кофейник, я предложила сварить свежий кофе.

— К черту твой кофе! — вспылил Нэд.

Он был озабочен, но не больше, чем если бы старался определить на карте расстояние от точки А до точки Б. Разговаривать с ним было очень трудно.

Я сказала ему, что хочу быть свободной, что больше не могу с ним жить. Он должен дать мне развод (я с гордостью произнесла эти слова, свидетельствовавшие о том, что я стала совсем взрослой), и мы расстанемся и не будем делать вид, что это для нас большое горе.

— Не будь большей дурой, чем ты есть, — сказал он все с тем же сосредоточенным и задумчивым видом.

— Мне не хотелось бы, — сказала я, — лишать тебя сына. Ты сможешь навещать его.

Странно, каким нереальным все это казалось даже мне. И все-таки я знала, что это так, что пришел конец притворству и нелепой надежде, что я выдержу эту скучную, безрадостную жизнь.

— Зачем мне разводиться с тобой? — спросил Нэд небрежным, почти веселым голосом. — Разве ты мне изменила? С кем? Ведь не с Дики же? За это я готов поручиться.

Я сказала, что мы должны говорить об этом серьезно. Он обязан понять, что я не шучу.

— Ты тоже не можешь требовать развода, — продолжал Нэд, — потому что я не давал тебе повода и не собираюсь давать. Не можешь же ты требовать от меня, чтобы я сам себя оклеветал. Я человек честный. — Он умолк. — Так что видишь, с разводом ничего не выйдет.