Кристина

День состоял из каких-то странных провалов. Мне казалось, что время вдруг исчезает, как исчезает оно в летний полдень на лугу, когда тебя внезапно сморил сон и тут же снова приходит пробуждение. Иногда я испытывала удивление и легкую обиду, когда замечала, что разговор с Нэда и меня переходил на другие темы. Так много лет спустя, в театре, где шла пьеса моего друга, я с удивлением слушала, как в антрактах публика говорит о чем угодно, только не о новой пьесе; не было о ней разговора и после спектакля, когда занавес опустился в последний раз и толпа зрителей хлынула на Сент-Мартинс Лейн.

Я услышала шепот Нэда:

— Мне кажется, через десять минут мы можем сбежать.

Я разрезала торт. Мистер Скелтон читал вслух множество телеграмм; почти все они были от друзей Нэда. Я получила нежную, чуть обиженную телеграмму от Айрис: «Прими пожелания самого чудесного счастья от старого неприсутствующего друга». Вторая телеграмма была от Возьмем Платона; телеграфистка основательно все напутала, но я поняла, что телеграмма гласила следующее:

«Cras amet qui nunquam amavit»[27].

Мистер Скелтон не прочел ее вслух, а со словами:

— Непонятно вдвойне, — передал Нэду.

Тот отдал ее мне.

— Не думаю, что Возьмем Платона в будущем станет моим желанным гостем, — сказал Нэд.

Я огорчилась. Похоже было, что не многие из моих друзей смогут рассчитывать на это.

Кто-то шепнул мне, что приехала машина, и чутье свадебных гостей подсказало всем, что мы готовы их покинуть.

Нас окружили, чтобы сказать последние слова прощания. А затем словно бы ничего и не было, гости куда-то исчезли, и мы с Нэдом остались одни.

— Бедная Эмили. Она плакала, — сказала я.

— На свадьбах всегда плачут. Какая свадьба без слез?

— Она выглядела такой одинокой.

— Глупости. Ведь мы не уезжаем в какое-нибудь Тимбукту.

Такси везло нас по знакомым улицам, через знакомую равнодушную толпу.

— Не будь такой озабоченной, — сказал Нэд. — Я очень люблю тебя.

В поезде мы были одни в купе. Нэд обнял меня за плечи. Мы смотрели в окно. Тень от паровозного дыма плыла над полями и напоминала вереницу голубых ангелов, которые, взявшись за руки, улетают в небо. Мне хотелось чувствовать себя взволнованной, но я была спокойна.

— Я взвалил на свои плечи ужасную ответственность, — сказал Нэд.

Я спросила, понравилась ли ему свадьба.

— Все закончилось так быстро, что я не успел опомниться.

Я согласилась с ним, это отсутствие свадебных впечатлений немного сблизило нас.

— Не смей выглядеть такой обеспокоенной.

Я заверила его, что ничуть не беспокоюсь.

Мы намеревались провести неделю в Борнмуте. О Париже пока не может быть и речи, сказал Нэд, поскольку дела идут хуже, чем он ожидал. Но он надеется, что скоро все наладится и тогда весной мы сможем поехать за границу.

Весной, подумала я, нет, этого никогда не будет. Это непредвиденное, неразумное вмешательство действительности настолько опечалило меня, что слова сомнений чуть было не слетели с моих губ.

— Весной мы сможем совершить более длительное путешествие, — добавил Нэд. — А сейчас я могу оставить контору только на неделю, не больше.

Когда Нэд расписался в журнале гостиницы и я увидела свою новую фамилию, я почувствовала легкое беспокойство и даже обрадовалась этому: я не хотела все время оставаться безучастной — это было нехорошо. Но чувство беспокойства быстро прошло. Оставшись с Нэдом наедине в номере, из окна которого был виден лишь кусочек моря (так непохожего на те бескрайние просторы, напоенные запахом апельсиновых рощ, какие представлялись мне в моих мечтах), я поцеловала Нэда и принялась разбирать чемоданы. Нэд сидел на краешке постели и следил за мной. Я чувствовала, как его взгляд скользнул с моего затылка по спине вниз. Мне казалось, что мои движения очень экономны и спокойны. Глядя на них, Нэд должен понять, что я буду хорошей хозяйкой.

Шторы еще не были опущены, и за окном дремал тихий и мирный вечер.

— Невероятно, — сказала я, — но я совсем не чувствую усталости.

Нэд встал с кровати так быстро и неожиданно, будто в нем распрямилась пружина. Я вздрогнула. Он рассмеялся.

— Детка, ты начиталась всяких книг о монстрах, и у тебя вид жертвы. Пойдем-ка лучше поужинаем и не надо быть такой глупышкой.

Я разрыдалась.

— Глупышка, так и есть глупышка, — успокаивал он меня.

Глава II

Эти свежие и благоухающие осенние дни на берегу моря хорошо запомнились мне. Они полностью принадлежали мне и Нэду. В этот короткий период мы любили друг друга.

Я впервые тогда поняла, что время ожидания было нелегким для Нэда. Это была откровенная и чувственная натура; он не мог бы довольствоваться лишь романтическими обещаниями любви. И тем не менее его отношение ко мне было неизменно нежным, терпеливым и внимательным, за что я была невыразимо благодарна ему. Несмотря на предупреждения Каролины, которые я берегла, как талисман, я сравнительно быстро смогла ответить Нэду на его чувства, и в этом была прежде всего его заслуга. Какое-то время мне казалось, что я наконец обрела твердую почву под ногами, стала совсем взрослой и ошибок больше не могло быть.