Кристина

Мелкие подлости, совершаемые нами, больше всего способны преследовать нас хотя бы уже потому, что мы осмеливаемся вытаскивать их на свет и пристально разглядывать. Тогда как лишь немногие из нас так смелы или так безрассудны, что не стараются похоронить в своей памяти тяжкие проступки, которые совершили по отношению к самим себе или к близким нам людям. Мелкие подлости кажутся нам вполне безобидными, пока, свернувшись в клубочек, они лежат на дне ящика Пандоры, именуемого нашим прошлым. Но стоит нам, обманутым этой безобидностью, извлечь их на свет божий, как они вонзают в нас свои ядовитые когти.

Мне до сих пор неприятно вспоминать о том, как я поступила с Лесли.

Мой первоначальный замысел, зародившийся под впечатлением последних слов Айрис, был сам по себе достаточно неблагороден. Я решила не следовать ее совету и все-таки рассказать Лесли о предстоящем свидании с неизвестным молодым человеком, а затем воспользоваться ссорой, которую Лесли непременно затеет, и порвать с ним. Но в конце концов я поступила еще хуже.

Мэйбл, о которой Лесли в столь загадочно зловещих выражениях говорил мне на берегу реки, как можно было догадаться, не была ни Мессалиной, ни Таис. Это была довольно тщедушная девица небольшого роста, с ничего не выражающим взглядом красивых зеленых глаз, гулявшая с Лесли прошлым летом по парку Коммон. Она работала машинисткой на соседней фабрике, была на пять лет старше Лесли и считалась в какой-то степени любимицей его матери. Мать Лесли питала слабость ко всем, кто боялся ее, а Мэйбл буквально трепетала перед ней и в ее присутствии открывала рот лишь для того, чтобы едва слышным шепотом сбивчиво и неуверенно выразить ей свое восхищение. Мэйбл и Лесли великолепно танцевали и дважды получали призы за исполнение блюзов на конкурсах танцев в зале «Розовый бутон» в Брикстоне.

Причиной, почему в воображении Лесли личность Мэйбл была окутана ореолом заманчивой порочности, послужил тот факт, что восемнадцати лет она вышла замуж за сорокапятилетнего мастера с фабрики, а затем, узнав, что он уже женат, сбежала от него. Говоря о ней, Лесли испуганным шепотом произносил слово «разведена», воображая, что я не знаю всей этой истории. Он даже намекнул, что для утешения она завела себе любовников, но его мать тут же высмеяла его.

— Бедняжка чер-ресчур-р р-робка для этого. Обжегшись на молоке, дуешь на воду. К тому же она далеко не Венер-ра Милосская.

Мне хорошо было известно, что роман с Мэйбл кончился незадолго до того, как Лесли начал ухаживать за мной, и я знала, что, несмотря на то что он гордился флиртом с женщиной старше его («женщиной с опытом», как многозначительно говорил он, кося глазами), он давно утратил к Мэйбл всякий интерес. Они виделись теперь лишь в тех редких случаях, когда в «Розовом бутоне» устраивались конкурсы танцев, и Мэйбл по-прежнему бывала его партнершей. Один из таких конкурсов должен был состояться в понедельник, неделю спустя после моей встречи с Айрис.

Субботу мы с Лесли провели вместе. К счастью, шел дождь, и мы ограничились тем, что пошли в кино. Я старалась быть по-прежнему приветливой, хотя Лесли казался мне чужим и был уже отгорожен от меня стеклянным барьером: это был кто-то, кого я едва знаю и до кого мне нет дела.

В понедельник мы отправились на танцы. На эти маленькие танцевальные вечера мы ходили под надежным эскортом — нас всегда сопровождала мать Лесли, одетая в какое-нибудь необыкновенное, сшитое специально для этой цели платье. Она была профессиональной портнихой и умела экономить на материале заказчиц ровно столько, сколько нужно, чтобы сшить новую блузку или сделать отделку к платью. У матери Лесли был врожденный талант к танцам, хотя Лесли очень неохотно признавал это, и, если бы он потрудился обучить ее нескольким новым па, она превзошла бы в этом искусстве любую из девиц, посещавших танцзал. Однако ей приходилось довольствоваться уан-степом и «старомодными» вальсами, на которые ее неизменно приглашал распорядитель и владелец танцзала, лощёный, плотный, улыбающийся, но раздражительный маленький человечек, по имени Уилкиншоу. Мэйбл потом долго, и не скупясь, бранила Лесли за то, что он не поощряет в матери ее необыкновенных способностей, и одергивала его, если он гневно таращил на мать глаза, когда та вдруг изъявляла желание танцевать вместе со всеми «Поля Джонса»[6].

— Я знаю, что делаю, — величественно говорил он, но так, чтобы его мать не слышала. — Для такой женщины, как матер, с ее врожденным чувством собственного достоинства, это неприлично.

Танцзал «Розовый бутон» был сооружен на пустыре за рядами небольших домов. Вход в него был через один из особняков, а гардеробная помещалась в бывшей кухне. Зал и сам дом принадлежали мистеру Уилкиншоу, и в течение нескольких лет он сумел добиться неплохого коммерческого успеха своего предприятия. Он тратился всего лишь на небольшой оркестр из трех инструментов, между тем как получал проценты с дохода от ближайшего кафе, куда в перерывах между танцами молодежь забегала освежиться прохладительными напитками.