Кристина

Снова скрип двери, теперь на пороге стоит седой человек, который секунду посмотрев на меня, делает несколько уверенных шагов в мою сторону, пододвигает к моей кровати стул, который прежде я и не замечал, садится и, достав блокнотик с ручкой – обращается ко мне:

– Как себя чувствуете, пациент?

– Если не считать того, что я толком не могу встать и ничего не могу вспомнить, то неплохо.

– Ожидаемо. А вы помните, как вас зовут?

– Да, это я помню.

– И как, если не секрет?

– А-а-а… Артём. Да, точно. Артём.

– Отлично. Попробуйте вспомнить лицо и имя своей матери, – он задал вопрос не отрывая взгляда от блокнота.

Задумавшись, я ощутил себя сиротой, для которого слово «мать» всего лишь набор звуков, что-то, что можно встретить в книгах или разговорах, то, что бывает у других людей. Если он задал этот вопрос, значит, у него есть основания его задавать, то есть, мать у меня всё-таки есть. Я пытаюсь заставить своё воображение нарисовать её лицо. Какая она? Старая или не очень? А какой у неё цвет волос, глаз? Что-то в моём мозгу ассоциируется с этим словом, ниточка от слова «мать» куда-то ведёт, но это очень тёмный угол, а если за неё потянуть, то её что-то держит. Вот он, её образ, прямо передо мной, остаётся совсем чуть-чуть, но ниточка упорно не хочет вытягивать это из тёмного угла.

– Я не помню… Не могу вспомнить… – Я не смог сказать то-то ещё. Где-то в голове образовался эпицентр боли, словно там что-то взорвалось, загорелось и пламя начало своё шествие заполняю всю голову.

Врач что-то ответил, но я уже не смог понять его слов. Пламя в голове захватывало новые территории, оставляя мне всё меньше и меньше сил на то, чтобы удерживать внимание на происходящем вокруг.

Часы теряют свои очертания, пока я настойчиво пытаюсь сфокусировать взгляд на цифре «двенадцать». Я смотрю на них словно через мутное стекло, голос доктора доносится как из-за стены, сливаясь с шумом в ушах. Кто-то взял меня за предплечье, ещё спустя секунду я почувствовал, как игла входит в мои вены, а ещё через минуту – боль отпустила меня.

Очнувшись, я уже не чувствовал боли в голове или где-то ещё. Мне бы и было легко и спокойно, если бы перед глазами не мелькали обрывки чего-то, что я хотел бы назвать воспоминанием: пятна света слепят меня, временами в них появляются бегущие силуэты людей, которые просто идут мимо. Я смотрю на них снизу вверх, спина мёрзнет от холодной стены, тело ломит. Особенно болит голова, правильнее сказать – гудит. Страшный шум в ушах почти заглушает сирену, которая приближается ко мне. Иногда я слышу звук двигателей, они молниеносно проскакивают мимо меня. Теперь я ощущаю холод, всё мокрое, особенно спину и руки. Я тщетно пытаюсь рассмотреть происходящее вокруг – я вижу только пятна света и тени, которые проходят мимо меня.

Обрывки сновидения, которые сейчас проигрываются в моей голове, заполнили большую часть того, что можно было бы назвать простором мысли. Что-то в них есть, что-то реальное и знакомое. Словно я помню и полную версию всего этого, могу её воскресить в голове, но что-то мешает. Воспоминание словно лежит под замком – вот оно, стоит только открыть крышку сундука и посмотреть, что же там лежит, но подобрать ключ к замку не выходит.

Тревожные мысли о сне сменились другими, не менее волнующими. Начались вопросы: кто я? Есть ли у меня друзья? А девушка? Хочу ли я вспоминать, кем я был то того момента, как попал сюда? Это можно назвать интуицией либо обычным страхом, но тонкий еле различимый голосок в голове твердил: что ничего хорошего в моих воспоминаниях нет. Я не успел себя накрутить и задать себе новые вопросы, на которые судорожно стал бы искать ответы в своей голове – в палату зашёл врач, тот самый, который записывал что-то в блокнотик. Сейчас он также сел рядом, с разрывающим слух скрипом, пододвинув стул к моей кровати:

– Как спалось?

– Не плохо. Даже что-то, кажется, начал вспоминать.

– Не расскажите? – Я не был готов рассказывать ему о том, что, возможно, и я является отрывком воспоминания, а может быть, это вообще обыкновенный сон или сцена из фильма, который я видел когда-то «до».

– Я не совсем уверен… Я не уверен, что это воспоминание, и всё как-то мутно, как в тумане. Больше похоже просто на дурной сон. – Только сказав это, я понял, что слово «дурной» было явно лишнее.

– Дурной сон? А чем именно он был такой дурной? Что его таким делало? – Быстро сделав несколько набросков в блокнотике, он снова повернулся ко мне и ожидающе смотрел.

– Ну… Просто дурной. Мутный, туманный, неясный, вот и дурной.

– Но ведь что-то его сделало дурным, если вы его таким называете.

– Что-то значит сделало. Бывают у людей дурные сны? Чем я хуже? – Меня раздражало, что он так акцентировался на слове «дурной». Ещё раз пожалев, что вообще употребил это слово, я решил ему рассказать то, что мне приснилось.

Как только я закончил рассказ, он записал что-то в свой блокнотик, почесал подбородок, а потом, снова обратив внимание на меня, высказал свою версию происходящего: