Критика цинического разума

В противоположность психоанализу Фрейда Авенариус делает акцент не на проблемах сознательного и бессознательного, а на проблемах внимания и невнимательности. Благодаря самовнушению для нас становятся убедительными и приемлемыми те картины действительности, которые соответствуют нашим тайным (а не неосознанным; ср. третий кардинальный цинизм) представлениям. Феномены внушения затрагивают сферу автоматического сознания, а не сферу бессознательного как такового. При этом невнимательность при восприятии мира связывается воедино с невнимательностью при восприятии самого себя. Так, благодаря суггестивному обольщению псевдоспонтанно выплывают на свет скрытые предрассудки и склонности.

Экскурс 7. Спектральный анализ глупости

Мы тем глупее в наших действиях, чем менее мы несведущи.

Шарль Рише, 1921

С появлением мошеннических амбивалентностей в современную эпоху претерпевает изменение общественное «хозяйство» интеллекта. Почти незаметно и тем не менее драматически изменяется соотношение интеллекта и глупости. Глупость утрачивает свою кажущуюся простоту и бесхитростность, в ней больше не видят некоего первичного состояния непросвещенных голов, но усматривают многозначный в себе самом, даже прямо-таки волнующе-притягательный в своей сложности феномен. Как только социальная психология занялась исследованием обмана и мошенничества, в эти рассмотрения была вовлечена и «глупость» – как феномен, выступающий необходимым дополнением к обману. «Больше нет ничего простого» – даже глупости. Таков, вероятно, самый печальный из триумфов Просвещения.

В свете рефлексии феномен глупости выделяется из повседневного мышления и всесторонне освещается теоретически. Он оказывается при этом особым случаем стремления к подчинению и упрямства. Обман сам по себе не представлял бы ровным счетом ничего без в высшей степени острой готовности обмануться у так называемой жертвы. Уже в относящейся к началу Нового времени книге «Зеркало дураков» Себастьяна Бранта (1494–1533) эта структура описывается так: Mundus vult decipi, ergo decipiatur

. Мир хочет быть обманутым, следовательно, он должен быть обманут. Таким образом, теория дурака с самого начала признает в нем наличие самостоятельного и активного элемента (vult). Stultitia

[362] не является невинной, но содержит аспект фальшивой наивности, которая присуща тому, кто позволяет считать себя дураком и соответствующим образом с собой обходиться. Это и подвергается агрессивному высмеиванию: высмеивание – это фермент европейской сатирической традиции.

В XX веке скандальный контраст между разумными нормами Просвещения и неразумностью человеческих отношений требует теоретических обоснований, которые выходят за пределы сатирических учений мудрости и поднимаются на более высокую ступень. Без сомнения, здесь многого достиг психоанализ, исследовав психогенетику и психодинамику феномена глупости. И он тоже продолжает «разматывать» мотив желания-быть-обманутым; он обнаруживает и раскрывает в глупости совершенно субъективный смысл.

Поучительнейший документ, свидетельствующий о начинающейся теоретизации глупости, представляет собой небольшое юмористическое произведение Шарля Рише (1850–1935), всемирно известного физиолога и психолога, выступавшего также в роли баснописца и принадлежавшего к числу светил французского ученого мира – он был лауреатом Нобелевской премии. Написанный в 1921 году, этот трактат был сразу же переведен на немецкий язык: «Человек глуп. Сатирические картинки из истории человеческих глупостей». Рише – классический представитель буржуазного типа ученых времен Третьей республики, радикальный рационалист, просветитель и педагог, которому были присущи убедительное ехидство и мягкая человечность. Можно предположить, что этим поздним произведением он хотел выразить свой ужас от исчезновения гуманизма, которое продемонстрировала Первая мировая война. Написано оно в солидном буржуазном стиле, но очень по-французски: автор рискованно балансирует на лезвии бритвы между предельной ясностью и банальностью. При этом пышно расцветают всякого рода наивные цинизмы, для понимания которых было бы полезно принять во внимание, что автор – профессиональный медик. К этому же следует добавить, что Рише, заканчивая свои жизненные труды, уже не чувствует необходимости быть более духовным, чем того требует повод для его рассуждений. То, что Рише говорит о Первой мировой войне, звучит столь же цинично, сколь и беспомощно: