Кризис культуры и культура кризиса у Льва Толстого

Как мы видим, исчезло самое как будто очевидное, в действительности самое банальное противоречие Толстого, противоречие между Толстым-художником и Толстым-мыслителем. Но вновь его выдвигает именно Ленин, причем, я думаю, в силу своего атеистического фанатизма, не позволяющего ему дать исторически справедливую оценку религиозного феномена. С одной стороны, говорит Ленин, – «гениальный художник», с другой – «помещик, юродствующий во Христе». И продолжает рядом презрительных противопоставлений, завершающихся так: «С одной стороны, самый трезвый реализм, срывание всех и всяческих масок; – с другой стороны, проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии, стремление поставить на место попов по казенной должности попов по нравственному убеждению, т.е. культивирование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины»note 11

.

Это утверждение Ленина вызывает новые вопросы. Оставим вопрос общего характера относительно иной оценки религии, оценки, которая у самого Маркса может найти трезвое обоснование, какого не хватало Ленину. Если оставаться в рамках толстовского творчества, непонимание природы и роли религиозности Толстого явит собой весьма серьезное препятствие для понимания всего творчества писателя и его значения как выражения русской революции и европейского кризиса. Игнорирование или непонимание религиозности Толстого, как и Достоевского, – признак ограниченности почти всех советских критических работ, посвященных Толстому, который является одним из величайших религиозных мыслителей современности. Русская дореволюционная критика, напротив, оставила важнейшие труды, освещающие этот центральный аспект толстовского творчества. Толстой как религиозный мыслитель был подвергнут отлучению дважды: первый раз со стороны православной церкви, второй – со стороны атеистической теократии, или – атеократии, если позволить себе игру слов. Если же, что на наш взгляд исторически и морально справедливо, возвратить Толстого не церкви, так как он был враждебен церкви не меньше, чем государству, а его собственному христианству, пусть и еретическому, то мы увидим в европейском и российском кризисе, переживавшемся Толстым, и кризис христианства и веры, кризис, пережитый не одним Толстым, но многими умами нашего времени.

Затронув целый ряд взаимосвязанных и взаимозависимых проблем, посмотрим теперь, как весь этот комплекс противоречивых сил действует в идейно-поэтическом целом толстовского творчества, едином несмотря на «кризисы» и «противоречия». Еще раз должен заметить, как это ни очевидно, что моя задача – единственно в том, чтобы наметить направление анализа, и не в том, чтобы предлагать окончательный анализ.

Теперь отправную точку нужно искать внутри Толстого, а не в толстовской критике, как мы делали до сих пор. В качестве такой отправной точки выберем как раз религиозные взгляды Толстого с тем, чтобы показать, в какое можно впасть заблуждение, игнорируя их. Сошлюсь также на эстетические взгляды Толстого.

На одной из страниц «Дневников» Толстой с предельной ясностью излагает свою религиозную программу или проект. «Вчера разговор о божественном и вере навел меня на великую громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. – Мысль эта – основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле. Привести эту мысль в исполнение, я понимаю, что могут только поколения, сознательно работающие к этой цели. Одно поколение будет завещать мысль эту следующему и когда-нибудь фанатизм или разум приведут ее в исполнение. Действовать сознательно к соединению людей с религией, вот основание мысли, которая, надеюсь, увлечет меня»note 12 . Эти толстовские слова не должны бы удивлять, если бы не тот факт, что написаны они были в 1855 году, в возрасте 27-ми лет. В том же году, несколькими днями спустя, он записывает: «Боже, благодарю тебя за Твое постоянное покровительство мне. Как верно ведешь ты меня к добру. И каким бы я был ничтожным созданием, ежели бы ты оставил меня. Не остави меня, Боже! напутствуй мне и не для удовлетворения моих ничтожных стремлений, а для достижения вечной и великой неведомой, но сознаваемой мной цели бытия»note 13 .