Кризисное обществоведение. Часть 1

Уже М.С. Горбачев принципиально отверг целеполагание как одну из главных функций государства. Он с самого начала заявил: «Нередко приходится сталкиваться с вопросом: а чего же мы хотим достигнуть в результате перестройки, к чему прийти? На этот вопрос вряд ли можно дать детальный, педантичный ответ». Никто и не просил у него педантичного ответа, спрашивали об общей цели, о векторе движения страны в переходный период.

Здесь возникает проблема, в которую мы углубляться не будем, но обозначим. Отказ от явного целеполагания может быть избран как тактический прием по разным причинам. Первая — желание уйти от ответственности (или смягчить эту ответственность) при провале авантюрной программы. Если авторы программы видят ее дефекты, создающие высокий риск провала, то цель не объявляется, а после провала говорится, что «мы этого и хотели» — с идеологическим оправданием того, что реально «получилось». Если в руках сохраняется контроль над СМИ (и организованной «оппозицией»), то катастрофу всегда можно представить как следствие «тоталитарного прошлого», «отсталости народа» и пр. Вторая причина — принятие властью целей, настолько противоречащих интересам подавляющего большинства населения («страны» как целого), что их было невозможно огласить вплоть до надежного достижения необратимости.

Какая из двух причин является исходной, выяснить в ходе событий трудно. Часто эти причины совмещаются: начав авантюрную программу и заведя страну в тупик, власть может пойти с повинной не к собственному народу, а к правителям геополитического противника и «сдать» страну. У нас сейчас, говорят, «переходный период», власть нас ведет куда-то. Первая обязанность ведущего — объяснить людям, куда идем, какое болото у нас на пути, по каким кочкам или мосткам будем переправляться. Наша власть и ее интерпретаторы молчат. А если говорят, то так, что каждое слово порождает недоумение. Речь стала не средством объяснения (от слова «ясно»), а средством сокрытия

целей и намерений. Недаром при власти кормится целая рать толкователей («политологов»).

В самом начале, когда власть стала уходить от фундаментальных вопросов, это выражалось в отказе от определения категорий и их места в иерархии. Это приводило к смешению ранга проблем, о которых идет речь. Причем, как правило, это смешение имело не случайный, а направленный характер — оно толкало сознание к принижению ранга проблем, представлению их как простого, хорошо освоенного явления, не сопряженного ни с каким риском для страны. Соответственно, ликвидация или изменение существующих структур представлялись как чисто технические решения.

И школьная реформа, и смена типа высшего образования, и реформа пенсионного обеспечения или ЖКХ — все это проблемы исторического выбора.

Все они меняют сам тип жизнеустройства народа. Они должны обсуждаться как политические проблемы. А в Государственной думе постоянно слышатся призывы «уйти от политики». В дебатах Госдумы все законопроекты представлены как очевидно полезные, так что речь может идти только о «поправках». Если сделано «200 поправок», значит Госдума поработала на славу. А на деле даже понять невозможно, о чем там спорят.

Экспертам, которые в принципе

отвергают предлагаемое Правительством решение, вообще в Госдуме трибуны не дают. С начала реформы мы раз за разом сталкиваемся с новыми явлениями и проблемами, которые требуют ответственного осмысления совместно государством и обществом. Этого нет. Не наметив цели движения, власть вместо определения стратегического курса захлебывается в ситуативных решениях.

Изменение структур, символов или понятий, которые имеют цивилизационное значение, выдают за несущественные шаги в сфере «технической целесообразности». Говорили, например, о замене слова «милиция» на «полицию». Мелочь? Нет, смена символа. Вот, объявили награду за голову Басаева — противный нашей культуре метод. Чего добились? Где очередь за этими долларами? Зачем было тащить в Россию эту грязную технологию?

Дальше — больше. Генеральный прокурор предложил брать в заложники родственников террористов! Телевидение сразу об этом раструбило и даже ввело в обиход термин «контрзаложники». Понимают ли философы, социологи и юристы, которые готовили это предложение, что это значит в России? Ну, соберут по деревням и рынкам десятка три женщин и детей, привезут на место захвата заложников — а дальше что? Расстреливать их по очереди?

Целая рать экспертов, которая снабжает государственную власть России идеологическими метафорами, афоризмами и формулами, не может встроить их в реальный контекст и как будто просто не может додумать их. Многие из этих странных понятий и афоризмов работают против государства — не из-за злого умысла их авторов, а просто из-за неадекватности, которая травмирует общество.