– Не сказал? Гм, а я счел, что сказал. Ну, о любви, Мари. Тебе что-нибудь об этом известно?
– Да, сударь, известно. Это моя самая любимая тема.
– А как ты полагаешь, Мари, будучи живым человеком, ведь ты живой человек… Как ты полагаешь, возможно ли, что такой, как я, смог бы полюбить?
– Да, сударь, полагаю, да.
– А как ты полагаешь, можно ли полюбить такого, как я?
– Я полагаю, это возможно, сударь.
– Дело в том, что ввиду последних больших перемен в нашем предприятии, с нами тоже произошли некоторые перемены. Я это заметил. Шарлотта, дорогая моя Шарлотта… Раньше я нужен был ей исключительно для коммерции, но теперь, мне кажется, возникла другая потребность. Я это не придумываю. Нет! Это любовь, – прошептал он. – Любовь. Но что это, как это бывает? Увидеть ее знаки на лице. Запечатлеть ее в воске. Вот это было бы великолепно!
Глава пятьдесят шестая
Она совершила величайшую глупость. Моя Елизавета. Она попыталась сбежать. Как же я на нее осерчала. Из-за того, что ей вздумалось бросить меня, не попрощавшись. Из-за того, что она подвергла свою жизнь опасности.
Вечером двадцатого июня король, королева, их двое малюток и моя Елизавета, все переодетые в платье прислуги, лакеев и гувернанток – роли, которые они вряд ли могли бы убедительно сыграть, – тайком покинули Париж в простецком экипаже. А в одиннадцать пополудни следующего дня, самого длинного в году, беглецов опознали в сельской местности, остановили и доставили обратно в столицу.
Весь возмущенный город вышел их встречать: люди заполнили улицы, зеваки торчали в окнах, вскарабкались на крыши домов, чтобы лицезреть невиданную картину, как убогая карета с королевским семейством еле тащится в Тюильри. Ассамблея вывесила транспарант с предупреждением:
Люди не снимали головных уборов, когда король проезжал мимо. Все так и норовили заглянуть в окна кареты, поэтому толпа стояла вплотную к проезжей части. Я тоже была в толпе, я пыталась ее разглядеть, мою Елизавету, но подойти поближе мне не дали. В какой-то момент мне почудилось, будто я увидала ее затылок, ее капор, прядь ее светлых волос. Она чуть не сбежала, говорила я себе, но вот теперь вернулась, и очень скоро я ее вновь увижу, когда она позовет меня. А ведь она обязательно позовет.
Тем временем другую королевскую семью, мое восковое семейство, перевозили в повозке в противоположном направлении, из Пале-Рояль в Большой Обезьянник. Я была рада получить их обратно, хотя им предстояло быть выставленными рядом с отрубленными головами да с разного рода злодеями и негодяями. И теперь они сидели не за королевской трапезой в Аванзале Большого столового прибора, а за простым столом, и к ним спешил восковой человек в форме национального гвардейца, и вся эта мизансцена как бы воспроизводила момент их задержания в городке под названием Варенн. Времени на изготовление головы настоящего гвардейца не было, поэтому мы взяли голову малоизвестного отравителя, давно отправленную в запасник, и нацепили на нее новенький черный парик. Единственным недостающим членом королевской семьи была Елизавета, потому как я никогда ее не лепила. Словно заранее спасла от позорного участия в этой композиции.
Семнадцатого июля Национальная гвардия под командованием Лафайета стреляла в многолюдную демонстрацию, убив пятьдесят человек. После чего восковой Лафайет пополнил нашу коллекцию преступников на бульваре дю Тампль, покуда вдова одиноко сторожила свою оскудевающую экспозицию в Пале. Бывший мэр Парижа, месье Байи, совершил такое же путешествие, как и Калонн и Мирабо: все восковые фигуры постепенно возвращались домой. Первого апреля и сама вдова наконец покинула Пале-Рояль. Зал с экспозицией к этому времени почти совсем опустел, за исключением считаных знаменитостей: Вольтера и Руссо, Глюка и Франклина, а также братьев Монгольфье. Эдмон тоже вернулся в Обезьянник, правда, вдова его держала наверху.
Двадцатого апреля, опасаясь иностранного вторжения, Франция объявила войну Австрии и Пруссии. А двадцать пятого разбойника Николя-Жака Пелетье казнили совершенно новым способом – с применением машины, сконструированной месье Луи. Луизетта, как ее назвали, представляла собой деревянную раму и большое скошенное лезвие; когда отпустили рычаг, лезвие упало с высоты прямо на шею месье Пелетье, после чего его голова вприпрыжку покатилась прочь. Казнь наблюдали Жак с Эмилем. Они вернулись крайне разочарованные.
– Ничего не смогли разглядеть, – пожаловался Жак. – Очень быстро все произошло. Чик – и все, не успели и глазом моргнуть.