Кроха

По моему предложению, нам с кухни принесли требуху разных животных, чтобы мы могли их изучать, разрезать и зарисовывать, – так моя ученица могла лучше понимать их местоположение и назначение. Коровье сердце, овечьи легкие, мочевой пузырь свиньи. Поначалу не испытывая никакого энтузиазма, Елизавета в конце концов принялась охотно погружать пальцы в их нутро. Из библиотеки доставили тяжеленные фолианты, изумительные тома с вклеенными иллюстрациями, которые раскладывались гармошкой и изображали строение человеческого тела. Это было отличное учебное пособие: сначала мы тщательно все изучали, а затем приступали к работе. По мере изготовления восковых муляжей мы все с большей охотой откровенничали друг с другом. Я показала ей Марту, а она поведала мне свои секреты. Более всего Елизавета мечтала выйти замуж. А самым большим ее страхом было остаться старой девой, как ее тетушки. Она рассказала, что однажды ее руку обещали португальскому инфанту, но по какой-то причине их союз распался, не свершившись. Инфант португальский был объявлен «неподходящим». Король при этом заявил, что кого-нибудь подходящего обязательно найдут, что Елизавете следует набраться терпения, и она набралась терпения, и хотя она довольно часто виделась со старшим братом, более ее брак не обсуждался.

– Не хочу повторить судьбу тетушек Аделаиды и Виктуары, – призналась Елизавета. – Они только и знают, что жалуются весь день, едят, пьют и говорят о бесполезных вещах. Они просто проживают свои дни, один за другим, и все в их жизни одно и то же, все повторяется снова и снова, и так будет до того дня, когда они просто лягут и умрут. Больше надеяться им не на что. Ох, сердце мое, я чувствую себя куда увереннее с тех пор, как ты здесь. Я не хочу себе такого будущего, как у тетушек. Господи всемогущий, сделай милость, спаси меня от такой судьбы!

Мадам Елизавета сама составляла график своих визитов вне дворца, в поисках своих нуждающихся, и всякий раз, когда она возвращалась, мы вылепляли новые анатомические дары. Как-то я попросила ее взять меня с собой. Она на мгновение нахмурилась, но затем с радостью согласилась. Хотя ее бедняки и страдальцы жили не слишком далеко от дворца, сказала она, их жилища никто не замечал. Страдальцы скрывались за деревянными стенами жалких лачуг, пребывавших в состоянии полного обветшания. Мы отправились туда в карете, в сопровождении двух стражников. Я спросила, зачем они нам.

– Для защиты, – ответила Елизавета. – Иногда простолюдины слишком несчастны и не всегда скрывают свои чувства.

Заслышав стук колес нашей кареты, люди выходили из лачуг. Первое, о чем я подумала при виде их, что их лица и туловища кажутся частью унылой архитектуры. Они с любопытством подходили к карете. Елизавета попросила меня опустить стекло.

– Здравствуйте, доброго вам утра, – поприветствовала она народ.

Ей кланялись, срывали шляпы с голов.

– Как поживаете? Как ваши дела?

И потом один за другим они стали подходить к принцессе и делиться с ней своими невзгодами, а иногда и демонстрируя свои заболевания. Только поговорив с ними и узнав про их горести, Елизавета давала им монетку.

– Ну не поразительны ли они, сердце мое? – обратилась ко мне принцесса.

– Они голодают?

– Не уверена. А ты что думаешь?

– Как они дошли до жизни такой, проживая вблизи от дворца?

– Им привозят еды.

– Но явно недостаточно.

– И я их навещаю.

– Мне вот интересно, как там у них внутри, в домах?

Тут она явно пришла в замешательство.

– Внутри? Я даже не думала об этом.

– А вам не любопытно?

– Пожалуй, да, любопытно.

– Тогда давайте заглянем.

И я распахнула дверцу кареты. Люди бросились врассыпную, давая мне пройти. Елизавета устремилась следом. Мы подошли к покосившемуся домишке, и я спросила дряхлую старуху на его пороге, можем ли мы войти. Она что-то прошамкала, я не вполне разобрала, что, но потом она пожала плечами, и я толкнула дверь. Внутри было темно, так что нашим глазам потребовалось некоторое время, чтобы рассмотреть сумрачное жилище, хотя оно было совсем крошечное. Земляной пол. Лежанка на кирпичах. Замызганное одеяло, колом вздыбившееся на кровати. Стены, почерневшие от плесени. Пара щербатых горшков. Табурет, не раз чинившийся. В доме воняло требухой полусгнившего животного, в воздухе витал дух отчаяния и безысходности. Больше в доме не было ничего, за исключением привязанного к табурету худющего пса, единственного утешения в жизни одинокой старухи. Оба обитателя этой лачуги, видно, питались из одной миски. При взгляде на пса можно было отчетливо увидеть все особенности его скелета. При виде непрошеных гостей пес ощетинился и, глядя на нас с нескрываемой злобой, обнажил гнилые зубы, а потом зашелся лаем, и теперь его уже было не угомонить. Елизавета в страхе прижалась ко мне. Если псу удастся сорваться с привязи, не сомневалась я, мы тотчас станем его первой мясной добычей за всю его жалкую собачью жизнь.

– Ужас! – выдохнула Елизавета.