Меня привели в кабинет. По полу были расставлены металлические котелки, наполненные сигарным пеплом и окурками, типографские оттиски портретов разных людей висели на стенах и валялись на большом письменном столе в центре. Жак попросил меня подождать и исчез.
Такое со мной уже было, подумала я, это похоже на мой первый день в Версале. Но как же не походил этот дом на дворец, и как не походила эта комната на дворцовые покои. Через мгновение головы на бумаге, казалось, содрогнулись в ужасе: распахнулась дверь, и появилась вдова Пико. Она была массивная и вся в родинках, гора волос горделиво возвышалась над ее головой, губы и брови непотребно выпячивались, и вся она смахивала на гигантскую смазливую жабу в роскошном платье, наглую, злобную и, как всегда, не в духе. Ее стянутые лентой волосы были спрятаны под огромным кружевным капором, но вся ее одежда, что не ускользнуло от моего взора, выглядела не вполне свежей и слегка выношенной.
– Хватило же нахальства заявиться сюда! – буркнула она. – И зачем нам те, кого выгнали из дворца пинком под зад?
– Я хочу туда вернуться. Я не хочу оставаться здесь.
– Но ты не сможешь туда вернуться, мерзавка, так что не унывай!
Дверь снова отворилась, нарисованные головы на стенах вздрогнули, и в кабинете появилась, в шелках и в пудре, тощая фигура моего дорогого хозяина, сильно исхудавшего, но в новой одежде и в новых перстнях с сияющими камнями, хотя все это богатое убранство прикрывало одряхлевший и насквозь больной остов. Игривая мушка теперь перебралась на его подбородок, но и она не могла приукрасить общую картину.
– Дорогая вдова Пико, – произнес он.
– Доктор Куртиус, – кивнула та в ответ.
– Все хорошо?
– Вполне, вполне.
– Я чувствую себя великолепно.
– Рада это слышать.
Из чего я заключила, что хозяин и вдова видятся не каждый день.
– Она вернулась.
– Я хочу обратно в Версаль, – заявила я.
– Но тебя там не примут, Мари, – возразил мой наставник. – Тебя же отправили домой.
– Я уже ей это сказала. Но она мне не верит!
– Елизавета
– От тебя одни несчастья, – запричитала вдова. – Швейцарский гвардеец избил Жака. У него кровь шла из раны на голове. Вот какие люди в твоей родной стране!
– Мне очень жаль.
– Да уж как не жалеть!
– Мне, как и раньше, придется заниматься волосами? – спросила я.
– Будешь заниматься, чем скажут! – отрезала вдова. – Ты, может, из дворца к нам пожаловала, но тут у нас свой дворец, который называется Большой Обезьянник. И я не желаю слышать ни про какой другой!
– Да, мадам.
– Боюсь, я не смогу дать тебе ключ от шкафа с воском, Мари, – добавил Куртиус.
– Разумеется, нет! – подтвердила вдова.
– Тебе еще многому нужно научиться, Мари, но нам предстоит сделать так много голов и рук, что ты должна немедленно приступить к работе.
– Я должна? – переспросила я. – Благодарю вас, сударь. Я вам за это премного благодарна!
– Ты смотри, нос-то не задирай! – добавила вдова. – И не броди там, где нельзя. На чердаке опасно, там пол может провалиться. Если заберешься туда – полетишь вниз и убьешься насмерть! Строители Большого Обезьянника нам настрого наказали туда не подыматься.
– Не буду, мадам. Прошу прощения, сударь мой, мадам, можно спросить? Вы будете выставлять королевскую семью за трапезой?
Повисла тишина, прежде чем вдова пробормотала:
– Требуется возмещение Жаку.
– Значит, будете? – прошептала я. – Будете!
– И чего она раскричалась? Никогда не могла терпеть ее воплей!
– И мне будут платить, как всем остальным. Теперь мне будут платить?
– Покончим с этой беседой, – заявила вдова. – Я не больно хотела ее заводить, а теперь она мне вконец испортила настроение. Я ухожу. Вернусь вечером. Это будет не слишком поздно. Если я вам понадоблюсь, пошлите за мной мальчишку. Я буду находиться среди достойных людей.
Она выплыла из кабинета, что-то бурча себе под нос. Мы с моим наставником стояли и глядели друг на друга, не зная, что сказать. Наконец Куртиус, потрогав свою мушку, пробормотал:
– Она ушла в Пале-Рояль. У нее там комнаты. Ее облагодетельствовал сам герцог Орлеанский, он дал ей свое разрешение.
Я промолчала, а Куртиус продолжал:
– Эти дни она проводит там почти все время, курит сигары. Мы держим в Пале-Рояль наши лучшие восковые фигуры, самых благородных представителей высшего общества. Вообще-то нам здорово повезло. Такое место, и весьма приемлемая плата. А тут у нас остались только преступники и самые жуткие уроды. Понимаешь? Здесь – самое низкое отребье, а там – только благородные люди. Она присматривает за благородным семейством, а я стерегу сброд. Мы пришли к такому соглашению, понимаешь? Вот так мы теперь и живем: раздельно.
– Со времени моего отъезда, сударь, все так разрослось.
– Да, – печально согласился он. – Мы процветаем.
– Прошу прощения, сударь, я не могла не заметить. У вас что-то прилипло к подбородку?
– Прилипло к подбородку? – пробормотал он, снова тронув темное пятнышко. – Ах да, я иногда забываю, что у меня там это. Предполагается, что с ним я выгляжу привлекательнее.
– Вы так считаете, сударь?