Кром. Книга первая

Слева и справа от галмана стояли в ряд царедворцы, полководцы, советники, колдуны, родственники и прочие важные люди. Стороны обменялись витиеватыми приветствиями, потом по знаку галмана вперед выступил, то ли самый красноречивый, то ли самый выносливый придворный, и начал длинную и малопонятную речь, изобиловавшую бесконечно красочными оборотами и эпитетом «большой», применяемым к самым разнообразным субстанциям, как в частности различные органы Ичана, путь глузгов, важность Города, почтение перед Городом, надежда на Город, кишки Города, супруга галмана Калидана и прочее. Последняя, то есть большая супруга, особенно часто стала фигурировать к концу речи, совместно со словом туй, тоже естественно большим. Какая-то часть речи была посвящена объединению глузгов и Города против маленьких врагов и их еще более мизерных приспешников, что каким-то образом увязывалось опять-таки с большой супругой и туем.

В начале речи Волод еще как-то пытался уловить смысл в кудрявый оборотах сладкоглаголивого оратора, но на исходе второго часа совершенно потерял нить его рассуждений, тем более такие слова как захават, карымта, барымта, брукать, хрязнуть, скрагли и все тот же туй, оказались ему совершенно не известны. Ичан, похоже, даже не пытался вникать в смысл речи, поскольку как заметил Волод, давно уже прихрапывал, что впрочем, не мешало ему стоять ровно и периодически кивать на слова оратора.

Больше всего наслаждения речь, судя по его довольному виду, доставила самому галману. По ходу всего этого словесного извержения он ловко и с наслаждением манипулировал своим изящным пахидермическим пальцем на жезле, указывая им в соответствующих местах, то на оратора, то на Ичана, то в небо, то на уснувшего старенького советника, с тем, чтобы его разбудили, то откладывал на жезле размеры туя или чего-то еще.

Наконец, на исходе второго часа оратор уже подхрипывая и посипывая закончил свой спич пожеланиями всяческих благ, тяглов, детей и всего такого.

Волод толкнул Ичана.

– Что делать будем? Только архитектор-легат может говорить от имени Города.

– Не волнуйся, я им сейчас такого наплету, не хуже того златоуста, ничего не поймут, а уважение почувствуют.

И Ичан с места понес такую околесицу, что Волод даже испугался, что их побьют. Но к счастью по мере следопытовских словоизлияний, лица сановников и самого галмана становились все довольнее и довольнее. И Волод успокоился.

Ичан не стал состязаться со степным оратором в выносливости, поэтому закончил быстро. Но покивав на речь Ичана, вдруг из строя вельмож выбрался сонливый старичок, видимо решивший вступить в прения, и принялся бойко тараторить не разбери что, но с явно превалирующими вопросительными интонациями… Тут Ичан решил проявить решительность.

– Короче, в двух словах чего вы хотите?

Сановники переглянулись, посмотрели на галмана. Галман благостно улыбаясь, ковырял костяным пальчиком в носу, а потом показал им на старичка. Старичок кивнул, повернулся к Ичану:

– Калатную Испицию.

– Чего? – теперь настал черед переглядываться Володу с Ичаном. – Что?

– Калатную Испицию. – повторил старец гордо.

Новоделанные дипломаты переминались с ноги на ногу.

– Стив, говорил тебе не лезть! Как теперь отбрехиваться будем? Что это за испиция такая?

– Да откуда я знаю…

Но тут все сомнения разрешил не теряющий оптимизма галман Килидан. Он бодро соскочил со своего сундука, подбежал к Ичану, приобнял его за спину.

– Туй? – спросил Килидан, сияя зубами и заглядывая Ичану в глаза. – Туй?

– Ну, туй… – проворчал Ичан, обреченно покосившись на Волода.

– Туй! Туй! – закричал галман, и в шатре все сановники подхватили: «Туй! Туй!» И за шатром воины и весь глузгский народ тоже закричали: «Туй! Туй!»

И начался туй.

– Вот видишь, я же говорил, выкрутимся! – в который раз повторял Володу Ичан, – Туй это значит пир! Попируем и дальше двинем!

И Ичан продолжил вгрызаться в сочную мякоть ноги жареного куцана, не забывая при этом прихлебывать бузы. Но тяжелых предчувствий Волода никак не мог успокоить ни богатый пир, ни улыбки степняков, ни заздравные тосты за большого начальника и его зависимого человека.

– Плохо кончится, – сказал он Ичану, но тот только сунул Володу в руку мех с хмельным напитком.

Пировали уже несколько часов, менялись блюда, менялись люди за щедрым достарханом, кто-то спал по углам шатра, обессилив от обильных возлияний, кого-то на тележках развозили по домам. Волод сдержано ел и совсем не пил, и все приглядывался к хозяевам. Степняки явно действовали по заранее продуманному плану, и Ичану в этом плане отводилось не самое последнее место. Но к добру это или к худу Волод предугадать не мог.

После очередной здравицы колдуны глузгов вдруг разом поднялись и, объявив, что пришло время большого кувардыша, уволокли хмельного Ичана в самое дальнее крыло шатра. Волод хотел последовать за ним, но его вежливо, но решительно остановили. Тогда Волод вышел на улицу.