Кроме Стоунхенджа

Эмерсон в «Английских чертах» продолжает излагать свои впечатления – впечатления человека XIX в.: «После обеда мы отправились пешком к Солсберийской равнине. Среди широких просторов под серым небом нигде не виднелось ни единого строения; ничего, кроме Стоунхенджа, который в этой необъятной шири походил на толпу бурых карликов; ничего, кроме Стоунхенджа и могильников, которые зелеными горами вставали над равниной, да еще кое-где виднелись большие столбы. Древний храм на горной вершине не произвел бы такого внушительного впечатления. Кое-где по равнине бродили пастухи со своими овцами, и по дороге полз фургон бродячего торговца…»

Они проверили, действительно ли на попытку пересчитать камни наложено заклятие. «Мы пересчитали и измерили шагами крупнейшие из камней и вскоре уже знали об этом загадочном сооружении все, что за короткое время способен узнать о нем человек. Камней сейчас 94, а прежде их было около 160». (Обе эти цифры на самом деле неверны.) Мы обсудили народное поверье о направлениях на Солнце: «Когда легенды молчат, этот единственный намек на науку обретает большую ценность, но мы предпочли оставить камням их загадку». (А ведь Карлейль мог бы заняться этим намеком. Он мог бы вычислить эти направления, поскольку был не только философом, историком и писателем, но еще астрономом и математиком и даже когда-то просил предоставить ему пост астронома в Эдинбургской обсерватории).

Эмерсон упрекал английских археологов за то, что они исследуют египетские пирамиды и гробницы, пока Стоунхендж все еще ждет их лопаты, но там, на равнине, в обществе Карлейля, «этот древний сфинкс заставил нас забыть о мелочной национальной розни». И он покидал Стоунхендж с грустью: «В его пределах растут лютики, крапива, а повсюду вокруг – дикий тмин, маргаритки, спирея, золотарник, репейник и ковры травы. Высоко над нами парили, распевая, жаворонки, – как выразился мой друг, жаворонки, которые увидели свет в прошлом году, и ветер, древний, как тысячелетия».

Было бы неверно делать из всего вышесказанного поспешный вывод, что Стоунхендж входил некогда в единую всемирную астрокультуру. Его культура ограничена тремя неолитическими «линзами» и еще одной – начала бронзового века, которые захватывали Британию и, возможно, в культурном отношении были связаны с Западной Европой. Не существует никаких данных, подтверждающих существование гелиолитической расы Смита-Перри, которая будто бы распространилась по полукругу от Нила через Европу. Собственно говоря, имеющиеся в настоящее время археологические данные неопровержимо свидетельствуют против такого утверждения. Хейердаловская гипотеза о трансатлантической миграции (Египет, Марокко, Южная Америка), за которой якобы последовало пересечение Тихого океана на илотах (Перу, остров Пасхи, Индонезия), в настоящее время – не более чем предположение, и полная его оценка еще только предстоит.

Астроархеология приоткрыла завесу над идеей, над некой движущей силой, над напряженным интересом к Солнцу и Луне. Сознание человека подпало под могучее воздействие этих космических тел уже 20 000 лет назад, когда с помощью насечек на мамонтовом клыке он запечатлевая фазы Луны. В эпоху резьбы по кости он уже интересовался числами, числа и геометрия владели его мыслями со времен мегалитических строителей до ученых античной Греции. В каждом отдельном случае суть работы, возможно, затемнялась магией, мистическими верованиями, оккультизмом. Человек осознавал сложность небесных явлений и окружавшей его природы. Он осознавал ход времени. Он размечал смену времен года и самый год солнечными и лунными датами. Он возводил сооружения, которые не требовались для удовлетворения его текущих будничных нужд и, казалось, превосходили его физические возможности. Он стремился через содействие астрономических направлений связать человека на земле с богами на небе.

Когда американский исследователь Эдвард Томпсон, обнаруживший сокровища священного колодца в Чичен-Ице, стоял там, где некогда совершали свои обряды жрецы майя, он ощутил эту древнюю гармонию с космосом:

«Как-то утром я стоял на крыше храма, когда первые лучи солнца одели багрянцем далекий горизонт. Все окутывала глубокая утренняя тишина. Звуки ночи замерли, дневной шум еще не поднялся. Небо надо ной и земля внизу, казалось, затаили дыхание, чего-то ожидая. Затем в ярком сиянии взошло огромное круглое Солнце, и весь мир запел и зажужжал… Сама природа научила первобытного человека поклоняться Солнцу, и в глубине души современный человек все еще не забыл древних уроков».