Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы

А что в это время делают «краса и гордость революции» – кронштадтские матросы? 5–6 июля на улицах города казаки и юнкера арестовывали матросов. Раскольников возглавил делегацию, отправленную кронштадтцами к руководству ВЦИК Советов, где ей был предъявлен ультиматум о немедленной сдаче оружия, и только после этого им разрешат вернуться в Кронштадт. В воспоминаниях Раскольникова мало говорится об охватившей их панике. Он явно скрывает, что, бросив матросов во дворце Кшесинской и Петроградской крепости на произвол судьбы, бежал в Кронштадт. В конце концов, матросы согласились сдать оружие, «но только Петроградскому совету и под расписку». Некоторые кронштадтские матросы и их руководители, в том числе Рошаль, Раскольников, П. Е. Дыбенко, были арестованы.

Так называемый заговор Верховного главнокомандующего русской армией генерала Л. Г. Корнилова привел к резкой радикализации общественно-политической обстановки в стране, росту влияния большевиков и ускорил освобождение их лидеров из тюрем. Он поднял значение балтийских матросов как основных защитников революции. Многие руководители ВЦИК Советов были готовы даже вооружить и призвать матросов Кронштадта на защиту Петрограда, хотя иногда их охватывали сомнения. Председатель ВЦИК Н. С. Чхеидзе на предложение ряда его членов передать охрану Таврического дворца кронштадтцам колебался, он боялся, что от кронштадтцев потом будет трудно избавиться. Но, в конце концов, он подписал обращение к кронштадтским матросам и поручил им охрану ВЦИК и Временного правительства. После подавления без единого выстрела корниловского выступления кронштадтцы не захотели уходить из Питера и потребовали освобождения арестованных за участие в июльских событиях матросов и их лидеров, угрожая ВЦИК Советов освободить их силой. Только по настоянию Кронштадтского совета моряки вернулись в Кронштадт.

Хорошо понимая, что русская армия и флот почти полностью утратили боеспособность, германское командование решило провести наступательную операцию, координируя действия сухопутных сил и военно-морского флота. Целью операции «Альбион» являлось уничтожение русских морских сил в Рижском заливе, захват Моонзундских островов с последующим прорывом на Петроград. Для участия в операции германское командование сосредоточило около 300 кораблей, в том числе 10 линкоров и десантный корпус в 24 600 человек[72]

. Русский флот значительно уступал немецкому. Но его командование больше всего опасалось, что революционные матросы не будут выполнять приказы и не станут сражаться, хотя на вопрос командующего флотом Балтийского моря контр-адмирала А. В. Развозова, может ли он быть уверен, что за все время сражения его приказы будут выполняться беспрекословно, съезд моряков-балтийцев ответил: «Ваш приказ в бою – закон. Тот, кто осмелится не исполнить боевого приказа, явится врагом революции и будет расстрелян». Радостная картина поведения матросов, нарисованная советскими мемуаристами и историками, была далека от реальности[73]

. Русские морские офицеры вспоминали, что со стороны команд были «отдельные случаи подвигов и геройств», но больше было другого. Пилкин писал о корабле «Гром», «на котором из 60 человек погибших 40 человек выкинулись сами за борт, когда лопнул буксир, поданный на „Гром“. ‹…› на „Баяне“, офицеры с трудом заставляли команду тушить пожары»[74].

Казалось, немецкое наступление развивается успешно. Несмотря на потерю 26 судов, в основном мелких, немецкий флот был близок к выполнению поставленных перед ним задач. 3 октября немцы захватили остров Эзель (Сааремаа). В этот же день немецкий флот зашел в Рижский пролив. 5–6 октября немцы захватили ряд ключевых островов. Германская эскадра была близка к прорыву в Финский залив. Но неожиданно для русского командования немцы прекратили наступление, а 7 октября отвели корабли. Э. Людендорф, первый генерал-квартирмейстер штаба Верховного командования, фактический руководитель действиями всех вооруженных сил Германии, писал о состоянии немецкого флота: «Продолжительное бездействие обнаружило явления, которые подчеркивали опасную для нас подпольную работу независимой социал-демократической партии в отдельных частях флота и отрицательно влияли на моральное состояние германского народа, а следовательно, и на нашу боеспособность. То, к чему стремилась лишь небольшая часть всего народа, нашло отголосок во флоте. Внешняя обстановка, в которой жили матросы, и постоянное соприкосновение с родиной способствовали распространению революционных идей»[75].