Кровь и пот

Черноусый красивый джигит, уронивший повод и застывший на коне, будто отделился от остальных — только его она и заметила.

Танирберген хотел поздороваться, но Айганша уже опустила голову и опять побежала.

Танирберген растерянно мигал, щипал усы, напряженно глядел, как все дальше убегает Айганша и как длинные — по пояс — косы тяжело качаются у нее по спине. Удивляясь своему смущению, покашливая, он медленно тронул коня. С Досом он забыл проститься.

Подходя к двери своего дома, Айганша услыхала, как заливается, сипло и монотонно плачет ребенок. «Неужели Кенжекей еще не вернулась?»— подумала она с испугом.

Всю прошлую ночь Айганша убаюкивала ребенка пропавшей Кенжекей. Утром она ушла на работу, ребенок весь день ревел, изошелся в крике, посинел. На него никто не обращал внимания.

Больная старуха целый день пролежала, отвернувшись к стене, не желая никого видеть из своих. Два брата — Тулеу и Калау — сидели по углам или вяло выходили на двор помочиться да поглядеть, какая погода и не едет ли кто-нибудь мимо их дома по своим делам.

А Балжан как ни в чем не бывало занималась со своими детьми в своем углу.

— Почему бросили ребенка? Почему никто не покормил его? — закричала Айганша. Братья промолчали, будто и не слышали ничего. Айганша от злости чуть не заревела. — Почему не ищете его мать? Где Кенжекей?

Тулеу и Калау промолчали и на этот раз. Они были как серые надгробные камни.

— У, проклятые! Не дом, а могила… Могила! — Айганша всхлипнула, закрыла лицо и вышла на улицу. Но и после ее ухода никто не шевельнулся в доме. Только старуха, опираясь дрожащими руками, слегка приподнялась и взглянула с ненавистью на сыновей.

— Могла ли я знать, когда молила бога, чтоб дал мне сыновей… Могла ли знать, что будут у меня такие сыновья? На несчастье бедной девочки родились вы, проклятые!

Старуха со стоном легла и прикусила пепельные губы. На нее никто не взглянул, и никто не видел, как редко и тихо дышала она и как катились у нее по измученному лицу слезы.

Кенжекей объявилась после обеда. Была она замызгана, растрепана и темна лицом. Тулеу покосился на нее, потом отвалился, выпрастывая прижатую под задом камчу, и поднялся.

Кенжекей сбросила со спины бурдюк с водой и кинулась к ребенку, который теперь только сипел.

— Бедненький мой!.. Крошка ты моя! Ненаглядный ты мой! — зажмурилась и зарыдала она, беря ребенка на руки.

— Где верблюд?

Кенжекей только шевелила губами, шаря под рубахой. Наконец вытащила грудь и дала ребенку.

— Бедненький… — приговаривала она. — Сиротиночка ты моя… Еле жив. ягненочек…

— Верблюд где?

— О господи! Совсем мокрый, замаранный… Что же вы смотрели?

— Эй, где верблюд, спрашиваю?

— А чтоб он подох, твой верблюд! Чтоб на куски его разорвало! Чтоб холера на него напала! Чтоб его вместе с вами черти взяли!

— Ах, сучка!.. — и заплясала, засвистела жгучая камча: по спине, по лопаткам, по голове, да вот так, да этак, вдоль и поперек, да пониже, да вот тут, сбоку, половчее, слева, справа!

IX

Танирберген не любил откладывать дела в долгий ящик. Так и в этот раз, еще не выезжая из аула, он тщательно и подробно наказал джигитам, что и как нужно подготовить к приезду родни. И как ни бесилась байбише, как ни старалась она помешать приготовлениям, ее никто не слушал, а слушали все Акбалу.

Акбала развязала огромные тюки, постлала в глубине комнаты дорогие ковры, на которые никто еще не ложился. Перебрала и переставила по-своему все домашнее убранство и отдельно отложила подарки для родителей: отделанный плюшем тулуп, бобровые шубы и дорогие чапаны.

Но гонец, посланный за стариком Суйеу, почему-то опаздывал. И Танирбергена слишком далеко унесла какая-то забота — уже два дня как он не возвращался. Нет-нет да и задумывалась среди хлопот Акбала о том, как едет он по степи, как холодок щекочет ему ноздри и оседает влажно на усах, как широка степь и как деловито, быстро едет он по ней.

По слухам, после посещения аула рыбаков на круче поехал он на промысел, но там не задержался долго. Немного поговорив с Темирке, специально зачем-то приехавшим к морю, он уже к вечеру сел на коня и поехал к правителю волости Орда-Конган. Обо всем этом доносили в аул приезжающие пастухи, сам же мурза о себе знать не давал. Но вот, отрядив одного из сопровождавших его джигитов, мурза передал через него Акбале: «Не сегодня-завтра вернусь. Гости должны вот-вот прибыть, будьте все готовы».

Теперь Акбала окончательно поверила, что родители ее приедут непременно. Раньше среди беготни и забот ее нет-нет да и одолевали сомнения, приедут ли старики. Но Танирбергену она верила и теперь знала, что старики приедут непременно.