КРОВЬ СО ЛЬДОМ (СИ)

Золото не струится сквозь её волосы. Она не соткана из мерцания звёзд.

Больно ли сознавать? Нет, не совсем. Он знал это: когда закрывал веки, касался её холодных рук, ловил на себе её взгляды – он знал. Никакая она, в общем-то, не ожившая статуя, не древнегреческая богиня весны,

(«весны его сердца»)

не… Нет. Идея. Его идея – чарующая, циклично разрушающая и создающая, шёлк и сталь, пронзающий кости смертоносный мороз. Убийственная, и от того – манящая так сильно.

Его вина целиком и полностью.

— Не хочу запачкать платье, – из вязкой тины размышлений его вытягивает её голос: сосредоточенный, спокойный до мурашек, лезущих под кожу. — Помоги мне.

Она, с присущей ей наглостью, поворачивается к Баркеру спиной, подставляя изящную чёрную застёжку, сливающуюся с тканью. Почему бы просто не ударить ножом по шее?

(«погоди, что?»)

Он знает, в каком состоянии сейчас пребывают потенциальные жертвы, ведь видел это не раз. Не мог даже вообразить себе этот ужас: что может быть хуже, нежели оказаться загнанным в ловушку с человеком, единственное удовольствие которого – пытки живых существ?

Рик более чем уверен в том, что это – туристы, потерявшиеся где-то в этой местности, неподалёку. Что могло произойти? Сломанная машина, путаница в картах, банальная просьба восполнить какие-либо растраченные ими ресурсы. Всего лишь двое человек, которым не посчастливилось переступить порог обиталища серийной убийцы. Но что можно сделать сейчас? В нём зарождается тревога, отчётливо стучащая по вискам, точно чёртов маятник.

Уже ничего. Они, наверняка, обратятся в полицию, даже если он сможет какими-то (вероятно, сверхъестественными) усилиями вырвать их из рук Скарлетт. И, естественно, всё вскроется: события обрушатся, как домино, одно на другое, разрушив концепцию мира, в котором Баркер существует. Одно обращение повлечёт за собой расследование, кто-нибудь вцепится в мелочь, выбивающуюся из контекста, затем в другую, третью… И так, нитка за ниткой, они приведут полицейских в его подвал.

Нет, ему хотелось не этого.

— Спасибо, – благодарит его Гилл, когда сверкающее платье падает на бетон.

Тогда что остаётся? Просто стоять и смотреть? Рик едва обезопасил Акацию, но ещё двум помочь он точно не сможет.

Ебучий, блять, кошмар, от безысходности которого хочется выть. Что кажется более важным: чужая жизнь или собственная свобода? Страхи, въевшиеся в кожу, всё это время находившиеся где-нибудь на периферии и долгое время никак его не тревожившие, вновь крушат стены сознания. Что будет, если тебя поймают?

Несколько пожизненных? Смертная казнь?

(«её ещё практикуют?»)

Вечность за решёткой. Гниение живьём. Угроза в виде других заключённых и режим дня. Господи, режим дня…

Да, безусловно, ему жаль, но…

— Зачем ты это делаешь? – вырывается у него. Злоба жидкой сталью циркулирует в запястьях.

Не настолько.

Прямого ответа, конечно же, не последует:

— Неужели ты этого не хочешь? – с неискренним удивлением спрашивает Скарлетт, замирая с чистым скальпелем в руках.

— Для чего? – повторяет тот, так и не рассчитывая на реакцию.

— Очень… странно, – выдаёт Гилл, рассматривая парня и девушку, что медленно раскрывают веки. — Очень странно, что ты так горячо отказываешься… Если, по сути, создал меня сам.

Рику, кажется, послышалось.

— Что? – недоумевает он.

— Ты привил мне это, – говорит она, словно в бреду. — Первое убийство, первое изощрённое убийство, следующие, не менее жестокие… И всё – ты. Ты не сделал меня статуей, но превратил в нечто большее.

Ричард ухмыляется, когда мысли в голове начинают путаться:

— Даже я не смог бы создать такое чудовище.

Скарлетт смотрит на него. Долго и тяжело, пока показная досада не начинает скапливаться под веками.

— Что, так ничего и не ответишь? – молчание тянется с усердием резины. Тишина действует как трёхкратное усиление его желания причинить ей боль. Не убить – навредить. Так, чтоб она задыхалась в крике, умоляя прекратить, чтоб правдиво плакала и содрогалась, ломала ногти и выла, сжимала зубы, сдирала горло… В ушах – хруст костей. Мысли обретают статус навязчивых.

Он видит перед собой, как явь, её распухшее лицо и руки в крови – её собственной, вычурно-красной. Он видит её катарсис, омовение от каждого греха, её страждущее благородство. Очищение, омытое ужасом и трагедией, её истинный путь к исправлению.

— Потому что знаешь, что это – правда, – изрёк он. — Нет надобности в нацеленном на меня обмане. Отныне.

Гилл, чей взгляд до этого был рассеян, отводит глаза в сторону; в них – блеск слёз. Она дышит глубоко и громко, тяжело. Всё чаще и чаще втягивает затхлый воздух в лёгкие, пока тело не начинает бить крупная дрожь.

— Прекрати. Сейчас же, – едва не срываясь, произносит та.

— С чего бы? – Рик вскидывает брови как ни в чём не бывало. — Я разве сказал что-то не то? Или…

Сердце перестаёт биться в миг.

Баркер на последних секундах уворачивается от того, что рассекло воздух в сантиметре от его лица; скальпель звонко рухнул на пол, у самых ног.

— Какого… – только и успевает пробормотать Ричард перед тем, как услышать женский сдавленный крик, как будто чем-то заглушаемый.