КРОВЬ СО ЛЬДОМ (СИ)

Но она сделает с тобой то же самое. Однажды она сделает с тобой то же самое, это – лучший вариант из всех возможных: убей её и потеряй стимул существовать, убей её, скорби и со временем отыщи новый. Ты можешь, ты можешь, ты можешь…

(«НЕТ!»)

Он ни жив, ни мёртв, только ощущает, как органы чувств покрываются толстым слоем льда, отнимая возможность испытывать хоть что-либо. Исступление. Бесконечный холод, мороз под сантиметрами белеющей кожи.

От мерзкого чавканья и смеха, что доносится будто из горла умалишённой, его передёргивает. Рик бы выколол себе глаза, лишь бы не видеть, как ей в горло проталкивают сырое человеческое мясо, пробил уши, чтоб не слышать, как она задыхается, но он даже подняться не в силах: в оковах шока и трепета, сильнейшего омерзения, которым руки охватывала дрожь, Баркер может только наблюдать.

Рик назовёт тысячу оправданий, только бы не выдать правды: боится. Он непритворно её боится.

Вой изнурённого, затравленного, изведённого… Животного. От человеческого голоса не осталось ни ноты.

Ему слышится рассвирепелый рёв. Скарлетт в припадке бьёт себя по голове, вбивая кулаки в виски.

— Заткнись! – визжит она, начиная наносить удары хаотично, по всему своему черепу. — Заткнись! Прекрати орать!

Девушка, что спиной упиралась в стену, медленно вдыхала, даже не размыкая губ. Её вопли стихли, вот только Гилл кричать не перестала.

— ЗАТКНИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ!

(«сейчас всё закончится это всё вот-вот прекратится»)

Подождать, всё ещё не сдвигаясь с места, будучи скованным и бесполезным. Конечно, подождать, ведь у тебя есть время. А у жертвы её пыток – нет.

Естественно, ты ни за что ей не поможешь. Естественно, потому что слепая любовь при любых обстоятельствах весомее чужой, тебе не знакомой жизни.

Или, вернее сказать, её крошащиеся остатки?

Ричард наконец фокусирует зрение, когда слышит направленные к нему шаги. В какой-то момент ему даже кажется, что её бессмысленный гнев вот-вот обрушится на него, и её синие глаза, бешено вращающиеся, будут последним, что запечатлит его память. Шаги неравномерные, быстрые, тяжёлые…

Нет, она всего-то подхватывает скальпель, валявшийся у его ног. Всего-то.

— Я не могу, – Гилл рычит сквозь зубы, снова тянет девчонку на себя, как безвольную тряпичную куклу. Да и она больше не противится: о приближении конца мечтал не один Рик. — Не могу больше слышать твой ор, не могу, не могу, не могу!

Скарлетт оттягивает голову назад, оголяя горло. Остриём прорезает кожу – не слишком глубоко, но достаточно для того, чтоб тело в её руках конвульсивно дёрнулось.

Вертикальная рана становится глубже, когда Гилл запускает ладонь внутрь горла, что уже полно крови: она, тёмная, пузырилась на губах, бурлила внутри, как вскипающая вода, и переливалась через рот, стекая по подбородку. Скарлетт быстро находит голосовые связки, но, вместо того, чтоб перерезать, она вытягивает их.

Жизнь, едва теплившаяся в груди, покидает тело, стоит только Гилл потянуть с большей силой. Горло в буквальном смысле начинает исчезать, когда она, дрожа, наматывает их на ладонь.

Картина повторяется: обращённый к потолку взгляд, тело в агонии, несколько неразборчивых звуков и последние рефлексы, отдаваемые той, что уже наполовину мертва.

Лезвие сверкает над связками, похожими на куски безобразной ткани, и последним рывком Скарлетт выдирает их с победным рычанием. Голова, как по команде, падает набок.

Голосовые связки, мокрые от крови, блестят в левой руке Гилл.

Ричард поднимается. На ногах шатающихся, словно налитых свинцом, он, держась за стены, бредёт к лестнице. Сухой рот, пустые лёгкие и почти влажная оболочка глаза.

Не помнит, как преодолевает ступени, не помнит, что ему кричат вслед, не помнит своего блядского имени, выбираясь наружу и падая на аккуратно выстриженную траву.

Его рвёт.

Фейерверки, разрывающиеся в вечерней августовской темноте, запущены в небо в честь двадцатилетия Скарлетт Гилл – теряющей рассудок психопатки и так и не пойманного мельбурнского потрошителя.

Комментарий к XXV: «ФУДЖИФИЛЬМ»

отакої…

========== XXVI: НОВЫЙ ДЕНЬ — НОВАЯ ДРАМА ==========

Он потирает глаза – усталые, с нависшей над ними броской тенью недосыпа, – пока впускает дым в лёгкие. Утро не бывает добрым. Утра не бывает, если ты не спишь ночь напролёт, игнорируя его наступление.

— Ты давно стригся вообще, эй? – Элла бесцеремонно взъерошивает его мягкие чёрные волосы. — Зарос, пиздец.

Ричард страдальчески морщится, спиной упираясь в дерево. Почти флэшбек.

— Чего грустный такой? – весело интересуется Готтлиб, отпивая что-то голубое из стеклянной бутылки.

— Это что? – Рик кивком указывает на яркий напиток.

— Это? А, да ничего особенного, – улыбнулась подруга. — Водка. Лайм. Бергамот.

— С утра пораньше – и напиваться? – вскинул бровь тот. — Это у тебя метод обучения такой? Впитываешь больший объём информации?

Баркер тяжело вздыхает, закрывая веки. Людей вокруг корпуса вьётся чересчур много.

— Ты после теории и практики монтажа такой замученный?

Ах, если бы.

— Причина слегка… В другом, – тяга за тягой, сигарета обращается распадающимся пеплом.