Кровь ведьмы

— До леса уже немного осталось, самые опасные места мы прошли, — обнадежила Власа. Она вытащила из мешка собранные травы и стала их собирать в пучки, чтобы перевязать. Отдельно в мешочек сложила добытый мох.

Мирон тем временем достал котелок, зажёг от костра одну из веток и пошёл набрать воды, где было поменьше тины. Вернувшись, пристроил наполненный котелок над огнём. Власа бросила в воду ароматных листьев для чая и достала луковые лепёшки — одну оставила себе, вторую отдала Мирону.

Поели молча, вслушиваясь в ночные звуки, от которых даже у Власы по спине шёл мороз. Болото словно оживало во тьме ночи, из его глубин доносились вздохи, стоны, как будто в трясине пробуждались неведомые силы… Вдруг шаги чьи-то померещатся, а глянешь — никого.

Пару раз Мирон даже хватался за рукоять ножа, готовый обороняться, но никто на них так и не напал. Как будто нарочно только пугал издалека…

— Нечисть что ли беснуется, — сдавленно произнёс Мирон, озираясь по сторонам.

— Духи не спят. Но нас не тронут. У меня защита есть, да и огня они боятся, — Власа коснулась оберега на шее. — Не беспокойся.

— Легко сказать, — нахмурился Мирон, услышав вдали протяжный плач, так похожий на крик болотницы. — Слушай, может, споёшь чего? На душе уже до того тоскливо, что самому выть охота.

— Что спеть? — растерялась Власа.

— Ну, песни какие-нибудь, колядки. Что обычно поют на праздниках…

— А я таких песен не знаю. Не звали меня на праздники в деревню. Говорили, что от ведьмы то неурожай, то неприятности случаются, — с горечью бросила Власа, с обидой взглянув на Мирона. — Сплетни про меня в деревне такие сказывали, что волосы дыбом встанут.

Мирон опустил глаза.

— Ну, виноват я перед тобой, что поделать? Понимаю теперь, что глупости всё это, — вздохнул, по-прежнему не поднимая взгляда. Видно и правда стыдно было. — Просто ты на отшибе жила со знахаркой, никто ж не знал что там и как. От того все домыслы и пошли.

— А никто не запрещал пойти, посмотреть, да правду узнать. Только не ходят просто так. Все с бедой идут, чтобы снадобья дали, полечили, помогли, — раздражённо упрекнула Власа. — Потом забудут и снова коситься начнут, будто и не лечил их никто.

— Вы же не просто так лечили, а за плату, — осторожно возразил Мирон.

— Плату? Отблагодарит тот, кто богат, а остальные крынку молока, да кусок сыра — вот и вся плата за то, что двое суток малыша выхаживали. А бывает, и за так лечили, — опустила голову Власа, вспоминая. — Мы людей не делили, есть деньги или нет. Одному дедусе мазь ходила натирать в спину от болей. А у него и нет ничего. В благодарность краюху хлеба предлагал, да не взяла. Негоже последнее у старика брать, хотя самим порой едва хватало. Вот кто ещё в деревне задаром деду помог бы? Назови хоть одного!

Мирон не ответил, только палкой поворошил костёр, чтобы тот горел лучше.

— Отец говорил, что вы помогаете за право жить рядом с деревней.

— За право жить? — нервно рассмеялась Власа. — А за право дышать ещё платить не нужно?

— Это его слова. Я считаю, что каждый имеет право жить, где хочет, — Мирон поднял на Власу виноватый взгляд, — не знал я, что всё так… думал, вы только за монеты лечите. Да и в целебные травы ваши не верил особо. А на деле вот оно как.

— Ну, лучше поздно узнать, чем никогда, — не удержавшись, съязвила Власа.

Говорить больше не хотелось, но и молчать было тяжко. Уж больно гнетуще действовала близость болота с его жителями, что издавали зловещие звуки во тьме.

— Может тогда я спою? — неожиданно предложил Мирон. — Знаю одну праздничную колядку…

— А давай, — оживилась Власа и приготовилась слушать.

Мирон поднялся, встал у костра и запел весёлым, залихватским голосом:

Мы пришли колядовать,

Тебе счастье пожелать,

Угости нас пирогом,

И вареньем, и медком!

А не то козу возьмём

За рога и уведём!

Выходи с нами гулять,

Костры будем разжигать.

Солнце новое родится,

Будем петь и веселиться!

Урожайным будет год!

Эй, гуляй, гуляй народ!

Власа радостно похлопала в ладоши Мирону, когда он закончил. Колядка ей понравилось, даже на душе сразу веселее стало.

— Ты чудесно поёшь! — искренне похвалила она Мирона.

— Да ладно тебе… — отмахнулся он, смутившись, — у нас в деревне и поголосистей есть. Еще на свиристелке играют, как будто птица щебечет.

— А ты не играешь на свиристелке?

— Пытался научиться. Да только курам на смех мои песни. — Мирон сел у костра и подкинул ещё сухих веток в огонь.

— Никогда не поздно научиться, если хочешь, — обнадёжила его Власа. — Я тоже сначала снадобья варить не умела, а уж сколько трав редких перевела! Ещё и два котелка сожгла, думала, наставница веником по двору гонять будет, а она даже не наругала. Вздохнула только. Добрая она у меня…

Власа заметно погрустнела при словах о знахарке. Жили они вместе легко ли, трудно ли, а вместе со всем справлялись. А теперь ей одной придётся привыкать… и домой больше не воротиться к родной душе.

— Э-э, ты чего? — обеспокоился Мирон, увидев, как Власа утёрла выступившие слезы.