Кровавая графиня

Ледерер ответил молчанием. Если бы в те мгновенья светила луна, Калина увидел бы перед собой страдальца, лицо которого выражало одну лишь жалость и неуемную тоску.

— Прости, — выдавил он еле слышно.

— Попросишь прощения у бездыханного трупа, который завтра будет висеть на виселице!

— А ты не надейся на виселицу, это была бы для тебя слишком роскошная смерть, ха-ха!

Калину кинули на телегу, и она загрохотала по дороге к Чахтицам.

Алжбета Батори провела весь вечер в мучительной тревоге. Впервые в жизни ее обуял неведомый страх, сама не своя, она бродила по замку, из залы в залу, шпыняла служанок и то и дело выглядывала из окна, не возвращаются ли наконец люди Фицко с пойманным Калиной.

Всех разбойников надо было во что бы то ни стало изловить и наказать! И первого — Калину, он — ученый, следовательно, наиболее опасный. В конце концов упрямство ее перебороло страх. Кто отважится судить о поступках Алжбеты Батори, представительницы именитого рода, вдовы Ференца Надашди, героя, одержавшего победы над турками, сестры семиградского князя Габора[34], внучки польского короля Стефана Батория[35]? А если кто и отважится, так он узнает, что она всегда поступает как ей заблагорассудится и свою свободу сможет защитить от любого! Особенно тогда, когда ее красота засияет, точно солнце, и ослепит и юных и старых.

Она будет прекрасна, она будет источать очарование, о котором слава разнесется широко окрест. Своею красотой она подчинит себе любого, в том числе и законников!.. И горе тем, кто осмелится вмешиваться в ее дела! Разбойники будут уничтожены — и как можно быстрее. А как поступить с чахтицким священником?

Она стала замечать, что он почему-то внушает ей страх. Он друг суперинтенданта Элиаша Лани из Бытчи, как сениор[36] может науськать против нее проповедников всей округи, да и с палатином Дёрдем Турзо[37] он знаком. Надо что-то предпринять: ведь он становится ее открытым врагом. Отверг особое вознаграждение, наперекор ее указаниям тело Илоны Гарцай предал земле тихо, без всякой пышности и речей. А сегодня даже голову перед ней не склонил. Надо заняться им — добиться его перевода в другой приход. А может, отравить…

Готовая бросить вызов всему миру, упоенная образом своей будущей красоты, она вышла во двор и, никем не замеченная, стала следить за его суматошной жизнью, прислушивалась к звону чаш и пению горланивших наемников, гайдуков и челядинцев.

Посреди двора стояла распряженная телега, и на ней возвышалась огромная бочка. Из крана в кувшины рекой лилось вино. Самые нетерпеливые, взобравшись на бочку, таскали вино киверами[38]. Женщины, которые непременно появляются там, где мужчины пьют вино, приманчиво шныряли среди наемников, непринужденно прикладывались к кружкам и визжали, когда их обнимали похотливые руки.

Перед замком послышался победный рев Фицковой дружины, возвращавшейся с охоты.

Ворота распахнулись, и телега со связанным Калиной в окружении гайдуков и наемников въехала во двор.

Разгоряченные зельем наемники радостно вопили, хлопали себя по голенищам сапог, буйно вскакивали и наливали новоприбывшим товарищам вино.

Алжбета Батори вышла из своего укрытия. Заметив ее, все затихли как по строжайшему приказу.

Фицко возбужденно проковылял к своей хозяйке.

— Ваша светлость, мы изловили Калину, и вот он живой у ваших ног, — доложил он.

Два наемника схватили Яна Калину и сбросили с телеги к ногам госпожи.

Калина лежал неподвижно, точно бревно. Павла Ледерера поразило выражение его лица. Где та уверенная сила, которой дышала каждая черта в нем? Таким неизгладимо запечатлелся Ян в памяти Павла уже в Прешпорке, где они встретились и подружились. Теперь перед ним было совсем иное лицо, до неузнаваемости искаженное бурей чувств.

Алжбета произнесла ледяным голосом:

— Ян Калина, упрямый, дерзкий подданный, беглец и разбойник! Видишь, не успел ты и глазом моргнуть, как оказался в моей власти. Завтра же тебя постигнет заслуженное возмездие. На рассвете тебя вздернут на виселице!

Она повернулась к капитану, предводителю наемников:

— Вы, конечно, не будете возражать против этого, господин капитан. Есть опасность, что Ян Калина, который четыре года тому уже созрел для виселицы, умудрится снова сбежать. У него слишком много пособников.

Капитан Имрих Кендерешши мог бы и возразить, но не отважился. Он молча кивнул. А Фицко спросил:

— Где прикажете поставить виселицу, госпожа графиня?

— На площади, пусть все Чахтицы видят, какова кара за мятеж, бегство и разбойные дела!

Анна Дарабул и Илона Йо, не дожидаясь приказания, принесли кресло с балдахином, как всегда, когда хозяйка Чахтиц вершила суд во дворе.

Преисполненная достоинства, Алжбета опустилась в кресло.

— Фицко, а где же мой новый слесарь?

Павел Ледерер не сдвинулся с места. Язык и ноги отказывались ему служить. Тогда Фицко доковылял до него, схватил за плечо и подвел к владетельнице замка.

— Ты нам вполне угодил, — благосклонно улыбнулась она ему, — награду и место слесаря ты заслужил честно.

Теперь дадим тебе еще одну возможность доказать свое проворство. Сходи в кузню и раскали клещи добела!