Кровавая месть

— Эльжбете она не мешает, та её считает талантливой идиоткой и в упор не видит. Талантливой в растительном смысле. Это я уточняю. И — что верно, то верно, — есть у неё талант, иначе бы я её давно выперла, а растения — они живые, им первая попавшаяся тупая дубина не годится…

Майка постаралась скорректировать подружку в нужном направлении:

— А Вертижопка?

— Что Вертижопка?

— Теперь тоже хостессу изображает?

Боженка даже обиделась:

— Да где ей! Она же законченная кретинка! Анюта её на два небоскрёба выше, Анюта даже думает иногда, а та? Вертит! Вот и всё.

— Положительный пример перед глазами, могла бы поучиться…

— У неё свои приёмы. А Доминика ей так ловко заловить удалось, он весь на нервах, а что до бриджа, им сейчас не до. развлечений, над расчётами головы дружно ломают, а услужливая ветряная мельница только мешается. Эльжбета её с треском вышвырнула, улучила момент, когда Доминик не видел. А больше я ничего не знаю, ты дальше сама решай, как быть.

Майка в принципе удовлетворилась полученной информацией, загвоздка была только в том, что пока она не представляла себе, что с этими знаниями делать. Правда, Боженка так и не сообщила ничего сверхъестественного, хотя замах-то был о-го-го, но Майке и без того откровений хватило выше крыши. Странное же увлечение Доминика Вертижопкой по-прежнему казалось ей непостижимым и категорически не укладывалось в голове.

Продолжая сидеть за обеденным столом, хотя Боженка уже ушла, она решила, прежде всего, привести в порядок свои чувства. Можно, конечно, и поплакать, но толку от этого мало, слёзы только старят и заставляют ещё больше себя жалеть, а это вредит рациональному мышлению. Увлечение вертлявой задницей не может длиться сколько-нибудь долго, это кратковременное помутнение, и разумнее всего просто подождать.

Да, хорошо, подождём. А что во время ожидания? Сосуществование с Вертижопкой?

При мысли об этом Майку так передёрнуло, что она схватила бутылку и выплеснула остатки лекарственной жидкости в свою рюмку. Оказалось ровно пятьдесят граммов — полная рюмка, которую она немедленно и опрокинула, не заморачиваясь закуской (впрочем, та тоже ушла вместе с Беженкой), а затем вскочила, решая, с чего начать. Первым побуждением было оставить следы предосудительного пиршества, как есть, — пусть подлец увидит, когда вернётся, но тут же сообразила, что сначала вернутся дети. А детей незачем в это свинство вмешивать.

Майка навела порядок и даже вымыла пепельницы.

И как только уселась за работу, почувствовала огромное облегчение. Высокохудожественный погребальный кошмар на экране и набросках отлично гармонировал с бушевавшим в ней стрессом. Чувства помогали работе, а работа помогала думать, наконец-то, одно другому соответствовало!

Занятая вращающимся гробом, позволявшим увидеть незабвенного покойника в последний раз перед тем, как он навсегда покинет сей бренный мир…

…Ну, покинет и покинет, должен же его прах куда-то деваться… помнится, рассказывали, как семейство съело суп из дедушки, присланного в скромной урне из Америки. Было это вскоре после войны, во времена такой благотворительной UNRRY — присылали яичный порошок, порошковое же молоко и супы… вот и случился казус… суп, говорят, вышел невкусный, но из вежливости съели, не подозревая, что это дедушка… Сейчас от родни трудно ожидать такой самоотверженности, а потому пусть делают, как знают. Не хотят на покойника смотреть, пусть закроют глаза, в конце концов, ничто не мешает и гроб закрыть. А если кто любитель поглазеть или опять же почившего терпеть не мог, пусть полюбуется, получит напоследок удовольствие, наш клиент — наш пан…

…Занятая вращающимся гробом и вспоминая послевоенные страшилки, Майка получила такое удовлетворение, что разыгравшийся в ней шторм сменился легкой зыбью. Она в самом деле любила свою работу. И в самом деле была талантлива!

К несчастью, она любила и Доминика. И больше всего на свете хотела, чтобы он её тоже любил…

* * *

— Ты всё уже обдумала? — спросил Доминик настолько неприятным тоном, насколько этой самой неприятности туда влезло.

— Что всё? — удивилась Майка.

— Развод.

Майка чуть было не выронила тарелку с купленными малюсенькими пирожками с оливками. Приобрела она их, когда покупала детям десерт. Сама аппетита не чувствовала и заметила, что Доминик тоже не хочет есть, а пирожки казались ей весьма подходящими к вечернему чаю. Тарелку Майка поставила на стол всего лишь с лёгким стуком, а вот её саму колотило от злости нешуточно.

— Совсем уже совесть потерял? — спросила она с горечью, усаживаясь со своим чаем за стол. — Вывалил вчера мне на голову вагон мельничных жерновов, а сегодня я должна уже весь катаклизм обдумать? Сам говоришь, довольно долго над этим мучился, может, и мне выделишь чуток времени на мучения?