Кровавая ротация

Сейчас Краб отошел на второй план, ведь когда сыщики начнут давить на Серого, он обязательно расколется, потому что, как волк, окружен красными флажками и знает, что ему все равно подыхать. Если не люди Петровского до него доберутся, то тогда от Сквозняка «расписные» блатари воткнут ему в сердце заточку. Но все равно нужно было спешить, потому что Серый мог начать говорить из-за своей гнусной натуры — сам тону и вас за собой утяну.

Тоцкий приехал, расположился в маленьком кафе, переоборудованном из старого вагончика, где обычно перекусывали шофера-дальнобойщики, заказал себе крепкий чай без сахара и бутерброд и стал ждать. Шрымза запаздывал, Тоцкого это злило — ведь как-никак это он был «великим» продюсером, а Шрымза всего-навсего продажным ментом, которому, как говорится «сколько веревочке не виться, а кончику быть». Рано или поздно Шрымзу накроют и посадят, а Тоцкий будет всегда.

Так думая продюсер выпил весь чай и схрумкал бутерброд. Одет он был неброско — джинсы, свитерок дешевый, китайские кроссовки, приехал сюда на «Жигулях», чтобы не привлекать излишнего внимания. Шрымзы все не было и продюсер стал нервно теребить на коленях шуршащий пакет, в котором лежали плотно перевязанные в пачки долларовые банкноты.

Три громкоголосых дальнобойщика поели борща, пельменей, выпили компот и ушли, а Шрымза все не появлялся. Тоцкий не знал что ему делать, привстал, чтобы заказать еще чаю и тут дверь отворилась и вошел тип в синем спортивном костюме «Nike», белоснежных кроссовках и темных, как южная летняя ночь, очках. На обнаженной шее его сверкала толстенная золотая цепь с огромным, как у церковного батюшки крестом. Тоцкий не сразу узнал капитана, ведь он видал его только один раз и то в форме. Зато Шрымза сразу же узнал продюсера, который нервно стирал с потного подбородка остатки трапезы.

Капитан небрежно прошел и присел к продюсеру за столик. Чтобы не привлекать внимания заказал себе у белокурой буфетчицы, которые покинувшие кафе дальнобойщики называли Люськой, порцию жареного цыпленка с картошкой и бутылку пива.

— А разве вы не за рулем? — удивился Тоцкий.

— А разве я не мент? — вопросом на вопрос с усмешкой ответил Шрымза.

Тоцкий заметил, что ему — «великому продюсеру» пришлось самому идти за своим чаем и бутербродом к стойке, а Шрымзе Люся все принесла на подносике.

— Вас здесь знают? — испугался Тоцкий. — Нас могут вычислить!

— Успокойтесь, никто меня не знает, — ответил милиционер, — я сам тут в первый раз. Просто вы выглядите сегодня как задрот, а я как обеспеченный человек.

Тоцкий пропустил даже мимо ушей замечание, что он выглядит как «задрот», настолько он волновался и боялся, что в кафе сейчас ворвется спецназ. Он, конечно, и раньше давал взятки и сам их получал, но всегда неприятное чувство страха крутило его живот. Вроде как давно пора уже было привыкнуть, а никак не мог.

— Ну что там у вас? — деловито спросил Шрымза, вгрызаясь в аппетитную жареную курицу желтыми зубами.

Тоцкий перешел на шепот:

— В милицию попал Серый, он захватил…

— Не надо подробностей, — перебил его Шрымза, — про Серого я все знаю. Что ты конкретно хочешь?

— Мне нужно, чтобы Серый умер, — выпалил свистящим шепотом Тоцкий.

За их диалогом поглядывала белокурая буфетчица, поглядывала незаметно, занимаясь своими делами. Она была хорошим психологом и сразу определила, что в ее кафе происходит «стрелка» и этот с золотой цепью или бандит, или мент, а второй — толстяк или «кролик», или «бобер». То есть, говоря простым языком или с которого «снимают» бабки или который дает какую-то сумму для выполнения какого-то дела. Рассудив по запуганному и потному лицу толстячка, буфетчица Люська определила его к разряду «кроликов». Она четко помнила, что где-то видела этого толстяка, но не могла вспомнить где.

Шрымза, когда Тоцкий ему сказал о цели их встречи, перестал жевать и нахмурился. Он даже сделал попытку как бы уйти, привстал со своего стула, но продюсер вцепился ему в рукав и тогда милиционер снова присел за столик.

— Ну что, неужели это так невозможно сделать? — взмолился Тоцкий.

— Ты знаешь где находится сейчас Серый и как его охраняют? — перешел на зловещий шепот Шрымза, одновременно перейдя и на «ты» в отношении Тоцкого.

— Я не знаю, — признался продюсер, — но зато я знаю, что у меня на коленях лежит…

Тут он нагнулся к самому уху мента и произнес некую цифру, заканчивающуюся четырьмя нолями. Лицо Шрымзы, надо отдать ему должное, никак не среагировало на такую большую сумму, хотя внутри приятный холодок скрутил его внутренности. Чтобы скрыть охватившее его волнение, капитан откусил пол ляжки у курицы и стал медленно жевать, ничего не отвечая.

— Ну? — спросил Тоцкий. — Что вы на это скажете?

— Что я скажу? Что в камере для ментов, которая находится в Бутырке, мне эти деньги будут ни к чему!

Тоцкий не стал бы «великим продюсером», если бы был этаким простачком. Он постучал холеными, пухленькими, как сосиски пальчиками по краю блюдца выпитого им чая и сказал уже спокойно:

— Ну что ж, мне придется поискать другие каналы…

****