Кровавый гимн

Все просто. Существовал Хуан Диего на самом деле или нет, он, скорее всего, с головой погружен в работу: продирается через астральные наслоения своей человеческой души, внимательно выслушивает верующих и передает их просьбы Всевышнему. Наверняка так. Значение святого Хуана неоценимо. И нет никаких сомнений в том, что Дева Мария Гваделупская благосклонно взирает на все новые потоки туристов и паломников, посещающих Мехико.

А Папа вернулся в Ватикан. За свою жизнь он канонизировал четыреста шестьдесят три святых.

Хотел бы я быть одним из них. Может, именно поэтому я и написал эту главу. Я завидую Хуану Диего…

Но я не святой. Вам потребовалось не более пяти минут, чтобы убедиться в этом, так что не жалуйтесь. Я просто не могу справиться с желанием быть официально канонизированным.

Увы. Alors. Mais. Eh bien. Переходим к восьмой главе.

Глава 8

Итак, никто не может обвинить меня в том, что за свое двухсотлетнее существование я обрел соответствующую возрасту мудрость. Мне известен только один способ продвижения вперед.

Клем высадил нас напротив отеля – нового, довольно-таки роскошного и очень дорогого, стоявшего, можно сказать, в самом центре города. Его официальным адресом была Кэнал-стрит (запущенная улица, своего рода граница, разделявшая Новый Орлеан), а главный вход был расположен со стороны Французского квартала (того маленького мира, которому я отдаю предпочтение).

Мона пребывала в таком трансе, что нам с Квинном пришлось подхватить ее с двух сторон и тащить до лифта. Естественно, в вестибюле не было ни одного человека, который бы не обратил на нас внимание, – и не потому, что мы были бессмертными кровопийцами, намеревавшимися уничтожить парочку себе подобных на пятнадцатом этаже, а потому, что мы выглядели невероятно эффектно, особенно Мона – в украшенной перьями блестящей накидке и в туфлях на угрожающе высоких каблуках.

К этому моменту жажда мучила Квинна не меньше, чем Мону, и вела его к цели.

А я все еще размышлял в поисках ответов на вопросы, которые он задавал в лимузине. Поэзия… Любовь… И я, тайно мечтающий стать святым! О, как долга и утомительна жизнь! И помните, мои драгоценные Дети Ночи, что я говорил о телепатии: как бы хороша она ни была, к реальности она не имеет отношения.

Как только мы добрались до нужного номера, я толкнул дверь, но не особенно сильно – коль скоро я собирался закрыть ее за собой, петли следовало оставить на месте. Картина, которая предстала моим глазам, когда я по-кошачьи бесшумно прокрался в комнату, поразила меня до глубины души.

О, что за существа обитают в Садах Зла на этой Земле!

Парочка скитальцев танцевала в полумраке под волнующую, чувственную музыку – концерт Бартока для скрипки с оркестром. Громкие звуки заполняли все пространство гостиничного номера. Печальная, душераздирающая, всепоглощающая музыка призывала отбросить никчемную мишуру земного существования и ощутить, что значит настоящее величие.

Парочка производила гораздо лучшее впечатление, чем я ожидал, однако на бордовом диване в глубине комнаты я заметил смертных детей. Бесчувственные, они лежали там как придется, а синяки и царапины свидетельствовали о том, что время от времени несчастным приходилось служить источниками крови.

Дверь закрылась, но эти двое нарушителей всех наших законов целиком отдались во власть танца и грандиозной музыки и даже внимания не обратили на троих непрошеных гостей.

Внешность у них была весьма эффектной: высокие, смуглокожие, с черными как смоль волосами до пояса (оба семиты или арабы по происхождению), с крупными чертами лица и великолепно очерченными губами. Грациозные от природы, они с закрытыми глазами и безмятежным выражением на лицах изгибались, раскачивались, мычали, не разжимая губ, в такт музыке. Мужчина, который внешне мало чем отличался от женщины, то и дело откидывал назад свою роскошную шевелюру, а потом одним круговым движением головы окутывал себя длинными прядями.

На них была сногсшибательная одежда из блестящей черной кожи – обтягивающие брюки и жилеты без воротников. На плечах и запястьях сверкали золотые браслеты. Время от времени они заключали друг друга в объятия, а потом вновь расходились в стороны. Потом женщина, не прекращая танца, подошла к дивану с лежащими на нем детьми, выбрала маленького мальчика и начала из него пить.

При виде этой жуткой картины Мона вскрикнула. Два вампира застыли на месте и уставились на нас. Их движения были настолько синхронными, что можно было подумать, будто это два автомата, управляемые из одного операционного центра. Бесчувственный мальчик был отброшен на диван.

Сердце у меня в груди превратилось в маленький тугой узел. Музыка – душераздирающий, печальный, жалобный голос скрипки – затопила сознание.

– Квинн, выруби это, – велел я.

Не успел я закончить фразу, концерт Бартока прервался. В номере воцарилась звенящая, вибрирующая тишина.

Вампиры прижались друг к другу и стали похожи на изваяние.