Кровавый снег Даманского. События 1966-1969 гг.

Ефрейтор Виктор Коржуков, секретарь комитета комсомола нашей заставы. Симпатичный, вечно улыбающийся, никогда не унывающий парень. Любимец заставы. Инициатива, энергия всегда били из него ключем. Вот и вчера вечером мы обсуждали с ним план работы комсомольской организации на предстоящий месяц. А сегодня у него был выходной. На тумбочке лежали комсомольская тетрадь и учебник. Он готовился поступать в техникум. Его мечта вместе с жизнью будут расстреляны на Даманском.

Рядом с Витей спал его друг, парень из Анджеро-Суджинска, земляк, Алексей Змеев. Высокий, крепкого телосложения, угловатый, медлительный в движениях, он был полной противоположностью Виктору. Но дружили они крепко, по-мужски. В бою Алексей попытается вытащить раненого друга из под огня. Не суждено. После боя их найдут лежащими рядом, сраженными одной пулеметной очередью. Служили, дружили и погибли вместе.

Все мирно спали. Но кто же мог знать, что смерть уже притаилась у их изголовья. С каким-то тяжелым чувством, внутренней тревогой за своих солдат вышел я из спального помещения. Зашел в кабинет. Не хотелось идти домой и так рано будить жену. Прилег на дежурную кровать. Накрылся шубой и мгновенно провалился в сон. Правда, все равно слышал, как приходили со службы пограннаряды, как дежурный по заставе сержант Павел Сикушенко отдавал приказ часовому. Но это не мешало. Просто я привык к такому отдыху. Вроде спишь, а вроде и нет.

Передохнув, пошел домой. Галя уже приготовила завтрак, а сын бегал по квартире и играл со своей «подружкой» молодой овчаркой. Они одногодки и прекрасно ладили друг с другом. Умная, красивая, она стала настоящим членом семьи и не только охраняла, но и обучала Андрея ходить. Когда сын подползал к Ляне, крепко ухватившись ей за холку, она осторожно поднималась вместе с ним, и медленно шла по комнате. Когда ребенок, не удержавшись, падал, она снова ложилась и ждала, когда он снова вцепится ей в загривок.

Позавтракав вместе, что было крайне редко, я начал играть с сыном. Вдруг обратил внимание, что он сильно подрос. Ему пошел второй год. Потрескивали в печи дрова. Мы с сыном играли в прятки. Он озорно бегал по квартире, прятался так тщательно, с таким, казавшимся ему, искусством, что только одни ноги торчали из под солдатской кровати. Я, конечно, долго его искал и «не мог найти». Затем становился лошадкой, и он с удовольствием скакал на мне по полу. Набегавшись, мы сели рисовать. И было трогательно смотреть, как малыш, высунув от старания язык, склонив набок головку, рисовал старательно только ему одному ведомое и попятное. Я пододвинул стул поближе, обнял этого прелестного белобрысого мальчонку, крепко прижал к себе. Он всем телом прильнул.

Нежность, тепло и любовь заполнили мое сердце. Я с блаженством и наслаждением вдыхал нежный запах ребенка. Взял его на руки, прижал к груди и почувствовал, как трепетно и нежно бьется сердечко моего сына. Как ласков и нежен он. Подумал, как же ему скучно, наверно, без меня. Он тоже обнял меня своими маленькими ласковыми ручонками. Мы сидели какое-то время тихо, прижавшись друг к другу. Куда-то ушло душевное напряжение последних месяцев сумасшедшей службы. Я физически ощущал тишину и покой. И, кажется, никого в мире больше не было, а только мы вдвоем.

Вдруг я остро почувствовал, что мне срочно надо быть на заставе. Наскоро обняв и поцеловав жену и сына, набросив на плечи шубу, побежал. А в ушах еще слышался голос сына: «Папа, не уходи, поиграй еще немного со мной». Еще не остыли на морозе тепло его ладошек и нежный детский поцелуй. В глазах еще стояли чистые, большие голубые глаза сына, наполненные слезами. «Не уходи, папа,— шептали его пухлые губы. — Не уходи, поиграй со мной». Разве мог ребенок знать, что у его папы через час начнутся совсем другие игры... Но он, наверно, чувствовал, что отцу грозит опасность. Ребенок чист, поэтому он все чувствует и понимает. А как только через несколько минут я сяду в БТР со своими солдатами и направлюсь к острову, сын подтащит табуретку к окну, залезет на нее, чего раньше никогда не делал, и будет долго молча смотреть. А еще через полчаса он вдруг расплачется так сильно, что жена не сможет успокоить, и будет плакать до самого конца боя.

В начале десятого я был на заставе. Внешне все как обычно. Те же деревья, здания, люди. Но нет. Все было еще «так», но уже «не так». И это «другое» ощущение уже витало вокруг, терзало душу, бередило сердце. Непонятная тревога и беспокойство овладевали мной. Лишь потом станет понятно почему? Именно в это время на той стороне Уссури был отдан приказ убивать нас. А пока шли последние минуты мирной жизни на заставе.

И грянул бой

2 марта 1969 г. 10.40. Дежурный по 1-й погранзаставе младший сержант Николай Загнибеда доложил:

— Товарищ старший лейтенант, со 2-й заставы сообщили, что китайцы выходят на Даманский.

— Поднимайте заставу «В ружье», — отдал я команду.