Кровавый триптих

У Дэнни Мэдисона была внешность удачливого миссионера лет шестидесяти, посвятившего свою жизнь спасению заблудших душ. На деле же Дэнни Мэдисон трижды проигрывался в прах, растратил крупную сумму, после чего надолго сел — но все это случилось с ним тридцать лет назад. С тех пор Дэнни нашел свое место в жизни. Он, наверное, видел все зло, на какое только способен человек, но после всех передряг у него осталось лицо улыбающегося ангелочка. Мужая и матерея, Дэнни усвоил ряд золотых житейских правил как нельзя лучше соответствующих его натуре: гляди в оба, но держи рот на замке, запоминай все, но держи рот на замке, живи как хочешь, но держи рот на замке. И Дэнни Мэдисон ничего не ведал ни сном ни духом — а уж его и записные бандюги ставили на цугундер и жгли ему пятки раскаленными утюгами, он попадал и в лапы противоположного лагеря — высиживал часами в комнате для допросов под свирепыми рожами легавых — но Дэнни Мэдисон как всегда ни сном ни духом… Поговаривали, что ему нравилось испытывать боль и он держался до последнего, пока не терял сознание — но при этом ни сном ни духом… Он только моргал, недоуменно пожимал плечами, сладко улыбался и… Можно было только подивиться проницательности и многомудрию высших заправил мафии, посадивших Дэнни Мэдисона за этот тиковый стол у «Бенджи», где он и восседал последние пятнадцать лет.

Когда я вошел, Дэнни поднял глаза и — ну, догадайтесь сами — широко улыбнулся. Я знал про Дэнни одну вещь, которую, должно быть, знали и другие: Дэнни открывал рот только тогда, когда ему этого очень хотелось только тогда. И Дэнни, как и прочие аксессуары у «Бенджи», стоил очень дорого. Я выудил из кармана одну из сотенных Адама Вудварда и положил её на стол перед Бенджи.

— У меня послание для Фейгла, — сказал я.

— Да?

— Я видел, как только что отсюда вышел Гарри Страм.

— Да?

— Страм попросил меня кое-что ему передать.

— Да?

Я вытащил ещё две сотни и положил их рядом с первой.

— У меня мало времени, Дэнни. Мне надо передать послание.

— Он гнида.

— Кто?

— Фейгл. Противный грубиян. Очень хорошо, что у тебя для него послание. Не нравится мне этот задира, у него плохие манеры, не уважает стариков. Посмотри в комнате 1-G.

— На первом этаже?

— Угу.

— Стучать надо?

— Не надо, если у тебя есть ключ. — Он выдвинул ящик. Там лежал ключ. Я его взял. — Оставь ключ в замке. Если возникнет шухер, я скажу, что ты меня огрел дубинкой и забрал ключ. Синяки у меня редко выскакивают — а если меня правильно бить, то вообще следов не остается.

— Спасибо.

— Иди передай ему свое послание. И не волнуйся ни о чем. Там его не найдут. Его найдут в сточной канаве, где ему самое место.

— Это не то послание.

— Заранее кто может знать… — Я пошел к двери. — Эй!

— Что?

— Он с оперением.

— Спасибо, Дэнни, я учту.

— Да пошел ты…

Мне не было нужды идти на цыпочках: толстые ковры в коридорах заглушал мои шаги. В левой я держал пушку, а правой подергал дверную ручку. Ключ мне не понадобился. Дверь отворилась. Фейгл был в этот вечер беспечен. С одного взгляда на него я понял причину.

Комната являла собой пейзаж кошмара из новеллы Боккаччо: золотые гобелены на красных стенах, диван с золотой обивкой и четырьмя зелеными подушками, из золотых бра струился красный свет, пол и потолок представляли собой были сплошное зеркало. Как и потолок. Из невидимых динамиков струилась сладкая музыка. На позолоченном столике с изящными ножками стояла бутылка виски, ведерко со льдом, сифон с содовой и стаканы. Еще там лежал «люгер». Фейгл сидел за столиком в непосредственной близости от «люгера». На нем были черные ботинки, черные брюки в обтяжку (под штанинами вздымались бугры мышц), черный широкий пояс и белая шелковая рубашка с открытым горлом. Сидящая рядом с ним дама удачно вписывалась в атмосферу комнаты: обтягивающее зеленое платье с одной лямкой, широкий золотой пояс, золотые туфли на каблуках, рыжие короткие волосы в мелких завитках, обильная косметика на лице, накладные ресницы. Да только дама оказалась не совсем дамой. На щеках у неё красовалась суточная щетина.

Я переложил свою пушку в правую руку. Стоя в дверях, я позволил им как следует меня рассмотреть.

— Как тебе живая картина, ублюдок? Гы! — осведомился Фейгл.

Рыжее с щетиной спросило:

— Ты его знаешь?

— Строгий дядя с пушкой. Стоит ему шевельнуть пальцем, как он свалится замертво от перепугу. Гы!

— Ты! — тихо сказал я.

— Я? — пропищало рыжее.

— Вон отсюда. Живо!

У Фейгла было приплюснутое узкое лицо и длинный подбородок. Светлые волосы конским чубом ниспадали на лоб. Глаза у него были бледно-серые, но серый цвет переходил в какой-то белесый вокруг неестественно расширенных зрачков. У него была привычка поджимать верхнюю губу к деснам, отчего обнажались желтые, широко расставленные, точно волчьи клыки, зубы. Он хихикнул и хлопнул рыжее по спине.

— Слыхал? Строгий дядя с пушкой желает потолковать. С глазу на глаз. Вали отсель. Жди наверху. Давай, не заставляй дядю ждать.