Кровью омытые. Борис и Глеб

Покинул Анастас княжью палату, отроки, стоявшие на карауле, молчаливо пропустили его. Шел иерей, и думы у него невеселые. О старости думы. Постарел Владимир, немолод и он, иерей, годы, они подобно серым волкам облягут человека, как жертву. Особенно трудно, ежели человек в старости одинок. Вот как он, Анастас. Нет у него ни детей, ни близких. Хотя что это он жалуется, эвон у князя сыновья, кроме огорчений, ничего не доставляют. Да, он, иерей, не познал отцовства, но радость ли в отцовстве у Владимира?.. Господи, Анастас пугается этой мысли, прости грехи мои. На Тя уповаю я в старости…

* * *

Закрылась дверь за Корсунянином, и остался Владимир один на один со своими мыслями. А они его к прошлому возвращают, то Ярополк привидится, и тот молит его о пощаде, то в опочивальне у жены его, и она тоже просит не трогать ее, но это только разгорячило Владимира, и овладел ею силой…

Владимир себя спрашивал, к чему сегодня поведал о том иерею, будто исповедался перед ним. Верно, хотел свою душу облегчить. Хотя ведь знал, все это Анастасу известно. Иерей успокаивал, на язычество пенял, но Владимиру от того не легче…

«А коли бы знала Анна, какие грехи на нем, Владимире, полюбила бы?» — спрашивает великий князь и не знает ответа.

И Анна, сызнова Анна встала перед ним. Будто наяву увидел ее, сходящую с трапа дромона. Владимир шепчет имя Порфирогениты.

— Господи, ты дал мне ее во искупление грехов моих!

Смежил веки, будто в дрему потянуло, как вдруг голос Святополка услышал. И хоть знал, что все это ему чудится, затеял с ним разговор:

— Ты звал меня, великий князь?

— Да! Спросить хочу, к чему ты, Святополк, измену таишь?

— Нет, великий князь, о какой измене речь ведешь, я справедливости ищу. По какому праву ты великое княжение задумал Борису отдать? Оно мое по старшинству.

Усмехнулся Владимир:

— Ты меня уже и отцом не зовешь?

— Но те ли не знать, кто мой отец!

— Пусть будет по-твоему, не я те отец. А стольный город Киев Борису отдам, и на то моя воля.

Князь от дремы очнулся. Подумал, эко, будто и не спал, а такое причудилось.

Поднялся, прошелся по горнице. Босые ноги тонули в восточном ковре. В душу закралось сомнение, не понапрасну ли вздумал призвать Святополка, ведь письмо, какое привез Илларион, писано епископом.

Однако сомнение было коротким, если не окажется за Святополком вины, то все едино надобно выделить ему иной город, подале от польского рубежа. Да удалить от него латинян, от них Святополку вред явный…

Сквозь высокое оконце в горницу пробивался блеклый свет луны, Владимир задул свечу, лег на лавку, уставился в потолок. В хоромах тихо, и только слышно, как на стенах перекликаются караульные.

Неожиданно защемило сердце. Владимир потер грудь, подумал, ужли близится конец жизни? И зачем теперь, когда разлад между сыновьями… Ему бы еще пожить, сыновей примирить…

С этой мыслью Владимир уснул.

* * *

Домой Борис возвратился к полудню. На княжьем дворе отрок выгуливал уже подседланного отцовского коня. Только теперь княжич вспомнил, что отец его вчера говорил о поездке в Берестово, и заторопился к великому князю. Владимир встретил сына недовольно:

— Ты не явился к утренней трапезе.

— Я был у владыки, отец, и поел с ним.

— Неделю я проведу в Берестове, недомогается мне.

— Возьми с собой Гургена.

— Бог даст, без него обойдусь. — И, повременив, продолжил: — Вчерашним вечером допоздна с иереем Анастасом заговорились. Многое вспомнил, о чем и думать не хотелось. И как неправдою жил, и зло, какое творил, все на ум пришло. Ох, много же за мной грехов водится.

— Того, отец, не бери в голову, отринь. Крестив Русь, ты заслужил прощение.

— О том и Корсунянин твердил, однако ныне совесть мне главный судья, и она мне не дает покоя.

— Молись, отец, и Господь освободит тя от терзаний. Душа твоя потрясена, но ты Русь от язычества к вере повернул.

Владимир положил руку на плечо Борису:

— Велика же вера в те, сыне. Видно, Богу угодно, чтобы сын Анны был таким. Господи, как вы, дети мои, жить без меня станете? Знаю, ты скажешь, не оставляй на меня великое княжение, не по мне ноша. Но тогда ответь — по ком? Святополку по старшинству? Но он с королем, тестем своим, заодно и на киевском столе его умом жить станет, к латинянам Русь повернет. Не так ли я сказываю? Либо ты желаешь, чтобы ляхи Русью помыкали?

Борис не возразил, а Владимир Святославович продолжал:

— Ярослав на Киев восстал, новгородцы в дани отказали. На кого Ярослав с Новгородом замахнулись? Они мыслят, мне их гривны надобны? Нет, они запамятовали, что у великого князя дружина, полки, какие Русь стерегут, а их кормить и поить надобно! На тя, сыне, надежда, тебе, верю, дела мои продолжать. Не удержишь власть, дорога в Киев кровью оросится.

Обнял Бориса:

— Я в Берестово отъеду, Киев на тебя оставляю.

* * *

В двух конных переходах от засечной линии, в степном логе, где росли дубняк и ивы, где день и ночь журчал родник и протекала поблизости тихая речка, поросшая камышом и кугой, а на плесах плавало во множестве дичи, гусей и уток, разбил свои вежи мурза Инвер.