Кровные узы, или История одной ошибки

– Ты стала эгоистичной, самовлюбленной дрянью. – Она смотрела прямо мне в глаза, и никуда нельзя было спрятаться от этого взгляда. – Я понимаю, у тебя шалят гормоны, у тебя депрессия. Но ты можешь вылечиться, если захочешь, Лорел. Ты – единственная, кто может помочь самой себе.

Именно гнев Сары, а не просьбы Джейми толкнули меня к реабилитации. Я пошла туда не для того, чтобы вернуть своего ребенка, я была уверена, что ему будет лучше без меня. Но Сара заставила меня вспомнить ту счастливую, довольную собой и достойную уважения женщину, которой я когда-то была. Если есть хоть какой-то шанс, я должна снова стать такой, как прежде.

Реабилитационный центр располагался в буколически красивом, тихом местечке, так что никто бы не догадался, какая напряженная работа шла в его четырех зданиях. Вначале мне было ненавистно все: навязанный распорядок, пища, физические упражнения, групповые собрания и назначенный мне индивидуальный терапевт. Я была окружена алкоголиками и психами, с которыми у меня не было ничего общего. Посещать меня не разрешали никому, даже Джейми. Они давали мне прозак, от которого я отказалась пару лет назад. Я пробыла там целый месяц, прежде чем начала чувствовать перемены в себе. Во время сеансов терапии я начала плакать и выплакивала реки слез, которые накопились внутри меня еще со времени смерти моих родителей много лет назад. Я вспоминала слова Джейми, сказанные так давно: «Если ты не разберешься со своими проблемами, они вернутся, чтобы прикончить тебя позднее». Может, именно это и случилось со мной?

В один памятный для меня день я впервые рассмеялась над какой-то рекламой по телевизору, и это поразило меня, как гром среди ясного неба. Я не могла вспомнить, когда в последний раз смеялась.

Как-то утром, после двухмесячного прохождения программы по реабилитации, я проснулась в состоянии беспокойства. Я беспокоилась о Мэгги и Джейми. Беспокоилась о своем новорожденном сыне, чье личико я уже почти забыла. Я мечтала поскорее увидеть его и обнять. У меня было его фото, которое Джейми сделал еще в роддоме. Днем я носила его в кармане, а вечером клала на ночной столик. Темноволосый младенец величиной с ладонь лежал в инкубаторе, головка отвернута от камеры, а вокруг провода и трубки – больше, чем можно сосчитать. Я знала, что теперь он находится в семейном приюте, и молилась, чтобы он был окружен любящими людьми. Я испытывала незнакомое желание заботиться о нем, Мэгги и Джейми. И не менее странное желание заботиться о себе самой.

К тому времени я уже запомнила имена всех алкашей и психов и поняла, что они не так уж сильно отличаются от меня. Некоторые потеряли своих детей навсегда. Я не допущу такого развития событий. Я буду бороться за свое здоровье, а потом буду бороться за то, чтобы вернуть своего ребенка. И когда он снова окажется со мной, я никуда и никогда его не отпущу.

33

Мэгги

Бен приподнялся, опираясь на локти, и чиркнул спичкой, чтобы зажечь сигарету с марихуаной, которую держал во рту. Короткая вспышка осветила темные волосы у него на груди. Я положила руку ему на живот и провела щекой по груди. Иногда я не могла подобраться к нему так близко, как хотела. Даже когда он входил в меня, этого было недостаточно. Что со мной творилось? Он и так давал мне так много, а я все равно хотела большего, хотя и не знала, чего именно.

Он поднес сигарету к моим губам. Я втянула дым в легкие и держала его так долго, как только могла, а потом выдохнула ему в шею.

– Я беспокоюсь об Энди, – внезапно сказал он.

– Я тоже.

Я знала, что мама до сих пор переживает, что мы дали копам не ту одежду. Мне хотелось рассказать об этом Бену, но я знала, что этого делать нельзя. Меня просто распирало желание хоть кому-то сообщить о том спонтанном решении, которое приняли мы с мамой. О таинственной мгновенной связи между нами. Сколько же вещей я хотела сказать Бену, но не могла.

– Все сразу же отвернулись от него.

– Но ты ведь не отвернулась. И я не отвернулся. И я уверен, что твоя мама тоже.

– Но ведь это совсем другое.

Бен сделал еще одну затяжку.

– Для твоей мамы Энди – свет в окне, – сказал он, выдохнув дым. – Я это заметил еще тогда, в бассейне, когда она дала мне письменные инструкции, как надо себя с ним вести.

Он рассмеялся. Моя голова затряслась на его груди.

– Да, она такая.

– Но тебя она не особенно балует.

– Вообще-то мне уже семнадцать.

– А было ли это вообще? – спросил он. – Она когда-нибудь заботилась о тебе так, как заботится об Энди?

Я почувствовала неожиданную боль.

– Я никогда не нуждалась в том, чтобы обо мне заботились так, как об Энди.

– Всем нужна забота.

– Поэтому я выбрала тебя, – сказала я.