Круг

Зимовик молча кивнул. Отшельник развел руки, поднял над головой и хлопнул в ладоши. Будто сук в лесу треснул, гулко и зычно. Многолет рот раскрыл. Человек-медведь наклонился к волку, дунул в ухо и медленно провел по морде ладонью, а кто не разинул бы от удивления рот, видя, как зубастый блаженно падает в забытье? Черный ворожец надрезал шкуру серого на шее и перевернул волка так, чтобы кровь из пореза хлестала прямо в раны. Зимовик еще заметил полыхновение в тени клобука, мир завертелся, почернел, и нахлынуло забытье…

Когда вышли из лесу в месте, где в чащу полез Многолет, обнаружили телегу в целости и сохранности, только без лошади. Не звери съели, человек распряг и увел, по следам увидели. По дороге Зимовик едва концы не отдал – споткнулся, рухнул и застонал, будто раны разбередил. Только не в ногах оказалось дело – сбросил рубаху и… долго, захлебываясь, глотал воздух. Левую сторону груди расписала чья-то когтистая лапа – четыре глубокие борозды подсыхали кровяной коркой. Многолет лишь губы поджал – сразу догадался, кто подарил Зимовику вечные отметины. Чащобный отшельник лапой умирающего зверя оставил волчьему побратиму неизгладимую метку. Понятное дело, волк – не кот, когти не так остры, но если надавить да с силой пропахать… Сам вдруг замер, побледнел и теперь, у телеги, заставил парней совлечь рубахи. Прихвату в схватке продырявили пузо, сломали грудину, парень чудом не попал на тризнище, однако теперь на левой стороне его груди красовался знак – след от лошадиных зубов. Нашли бы странные метки еще в лесу, да как тут распознать крохотный очажок боли, если болит везде. Гадай теперь, почему телега стоит, а лошади нет…

– Выжили, а дальше что? – буркнул Прихват, усаживаясь под телегой. – Попросимся обратно, дескать, вот мы какие хорошие, возьмите нас в дружину?

– Мне у Залома делать нечего, – скривился Многолет. – Даже подобраться к Пластуну не удастся, а посчитаться ой как хочется! Разве что подстеречь где-нибудь. Не век же станет в Бубенце сидеть!

– Не простят, – покачал головой Зимовик. – Первой тысяче веры нет. Две присяги на каждом из нас висит, клятвопреступники мы.

Остальные молча кивнули.

– Захотим держаться вместе, нужно уходить в дальние края, – наконец бросил Многолет. – Тут нам делать больше нечего.

– Наниматься лучше всемером. – Зимовик оглядел всех, каждому заглянул в глаза. – Лошадей бы только раздобыть, хотя бы одну.

– Да уж, телега просто вопиет о лошади, – усмехнулся Многолет.

– Тут встанем, – предложил Горностай, забрасывая снаряжение в телегу. – Лес рядом, прокормимся.

– Луков нет.

– Разживемся. – Зимовик опустился на траву. – Кто поведет? Семеро нас, двое сотников, один десятник.

– Жребий с тобой кинем. – Многолет повел плечом. Тянет еще рана, следы когтей зудят.

– Спа-а-ать! – блаженно протянул Горностай, падая в траву как подкошенный. – Валяться, отдыхать!..

С каждым шагом Бубенец оставался все дальше. Два дня телегу тащили сами, на третий повезло. Неглубоко в лесу, шагах в тридцати от дороги в кустах застрял буланый, наверное, кого-то из заломовцев. Человека и след простыл, а поводья, связанные узлом, намотались на ветви куста и затянулись петлей. В лес попал совсем недавно, еще и волки не наведались.

Беспокойно что-то. Бывший сотник, а теперь выбранный десятник, привстал. После Черного леса существовать сделалось… тяжелее, что ли? Спится не так, как раньше, глядится по-другому, естся. Будто подменили. Ночи теперь не такие темные, если поглядеть, увидишь отдельные листья на ветках, и вообще… ровно сундук, до того наполненный едва на четверть, забили до отказа новыми вещами. Роешься в новизне и диву даешься: того раньше не видел, этого не обонял…

Зимовик потянул носом, спросонок буркнул:

– Паленым пахнет. Костер недалеко.

– Твое недалеко в полудне ходу, – буркнул Многолет. Сам учуял.

– Надо бы наведаться. Лошади нужны. Одна хорошо, а две лучше.

– Так и сделаем.

Беспокойно заерзал Горностай, прикрыл лицо рукой. Угрюмец всхрапнул, мотнул кудлатой головой, приподнялся на локтях, Прихват морщил нос и дышал часто-часто.

– Буди парней. – Многолет встал, сунулся в телегу за поясом. Буланый чем-то взбудоражен. Как пройдет мимо Зимовик, жеребец места себе не находит, храпит, бьет копытом и все косит лиловым глазом. – Все равно больше не заснут.

За полдень подошли к источнику дымка. Решили ждать ночи. В снаряжении погибшего возвращенца, чей конь влачил теперь повозку, нашлись мечи, лук и стрелы. Набили птицу, зажарили.

– С ночи ветер навстречу дул.

– И что?

– Не нравится мне это. Ровно по нитке идем, будто руками за нее держимся.

Многолет промолчал. А кому такое понравится? Себя перестал узнавать, раньше спал без задних ног, теперь от малейшего шороха сон уносит прочь, словно туман под ветром.

– Не пережарь. На мой вкус как раз готово! – Зимовик потянул носом. Поспел гусь, точно поспел.

– Парни, подходи! Готово!

Ели горячее мясо и щурились от удовольствия, а что с кровью получилось – так даже вкуснее. Выбейзуб и кости разгрыз.