Круг Матарезе

– Тогда все они должны быть просчитаны. Я поясню. Двое из троих сотрудников ЦРУ уже не получают санкций на задания, то есть Рэндолф и Бергстром заняты кабинетной работой в Вашингтоне. Что касается Зальцмана, то он находится в ташкентской больнице. Диагноз: рак. – Президент сделал паузу.

– Таким образом, остается еще одно имя, не так ли, господин президент? Ваш человек из отдела консульских операций, известный своей обходительностью в дипломатических кругах, но пользующийся дурной репутацией у нас?

– Вот мы и подошли к наиболее деликатному пункту моего пояснения. Мистер Скофилд не замешан в эту историю. Это физически невозможно. Более непричастен, чем все остальные, честное слово… Я сообщаю вам это, так как теперь уже не имеет значения…

– Слова ценятся дешево…

– Я должен внести полную ясность, господин премьер. В течение последних нескольких лет на доктора Юревича ведется досье, информация поступала почти ежедневно, разумеется, каждый месяц. Было принято решение поставить Юревича перед жизненным выбором…

– Что?!

– Да, господин премьер, вербовка – такова была поставленная задача. И те двое, что посещали дачу, должны были установить контакт с Юревичем, обеспечивающий наши интересы. Руководителем операции являлся Скофилд. Это было его заданием.

Премьер в молчании взирал на фотографии, веером рассыпанные на столе. Наконец он тихо проговорил:

– Благодарю вас за откровенность.

– Мой совет: прикройте иные фланги.

– Я так и сделаю.

– Нам обоим необходимо сделать это.

Глава 3

Лучи полуденного солнца, казавшегося огромным огненным шаром, отражались в водах канала, слепили глаза. Поток людей тянулся по набережной, прохожие жмурились, благодарные февральскому солнцу, такому редкому в Амстердаме, городе туманов и дождей. Жители наиболее оживленного порта Северного моря словно помолодели в порывах налетевшего ветра, принесшего откуда-то издалека сухое тепло.

Но одного господина не взбодрил ветреный солнечный денек. Человек этот не был жителем Амстердама и не прогуливался по набережной. Звали его Брэндон Алан Скофилд, и был он прикомандирован для особых поручений в отдел консульских операций при Государственном департаменте США. Он стоял у окна на четвертом этаже большого здания, выходившего на канал и Калверстраат, и наблюдал в бинокль за гуляющей публикой, особенно внимательно изучая тот участок улицы, где была отражавшая солнце стеклянная телефонная будка. Он тоже щурился от света, но не наслаждался прозрачным деньком, не ощущал бодрости и прилива энергии. Он был очень бледен, лицо его с резкими чертами осунулось, шевелюра каштановых с проседью волос была в беспорядке. Он подбирал фокус, напряженно следя за перемещениями людей по улице. Но взгляд у него был усталый, под глазами залегли мрачные тени – сказывалось утомление. Скофилд мало спал последнее время. Однако это не заботило его. Он был профессионалом, и работа научила его концентрировать внимание в любой ситуации.

В комнате были еще два человека. За столом, склонившись над разобранным телефонным аппаратом, сидел лысоватый мужчина – техник, пытавшийся подключить к телефону записывающее устройство. Где-то там под мостовыми улиц в телефонной сети уже были сделаны необходимые приготовления, проведение которых удалось согласовать с амстердамской полицией благодаря должности, занимаемой Скофилдом. Третьим человеком в комнате был довольно молодой мужчина. Ему пошел третий десяток, он был не только моложе двух других, но и энергичнее – никакой вялости, ни тени озабоченности во взгляде. Его лицо тоже было напряженным, но отнюдь не от усиленного внимания: он предвкушал развлечение охотой и напрягся в ожидании. Он жаждал убивать и предпочел бы сейчас винтовку с оптическим прицелом, а не кинокамеру, установленную на треножнике и направленную в окно.

Внизу на улице стекла бинокля нащупали нужную фигуру. Человек метнулся к телефонной будке, но на какое-то короткое мгновение толпа отжала его к краю тротуара, и он остановился там в ореоле солнечного света, отраженного стеклом телефонной кабины. Этакая высвеченная мишень. Было бы более сподручно, если бы она была очерчена, обведена кружочком. И мощная винтовка семидесятого калибра отлично сделала бы свое дело. Будь у наблюдавшего сквозь окно оружие, он нажал бы на спусковой крючок, как делал это прежде, но на сей раз он преследовал иную цель: преподать урок, и чтобы урок этот был усвоен. Такое обучение определялось самой жизнью. И тот, кто обучает, и тот, кто учится, должны понять каждый свою роль. В противном случае убийство как наказание – бессмысленно.

Мужчине, стоявшему на улице, давно перевалило за пятьдесят. Одет он был небрежно, воротник толстого пальто приподнят, мятая шляпа надвинута на глаза. Если добавить к этому растрепанную бороду и испуганный вид, можно было подумать, что за ним охотятся. А для американца, следившего в бинокль, не было ничего ужаснее и тоскливее, чем преследуемый пожилой мужчина. Ну разве что вместо него была бы пожилая женщина. Он повидал и тех и других и чаще всего вопреки собственному желанию.