Круг Матарезе

– Только проблема времени: у меня его очень мало. А я должен проследить перемещение капитала одного человека, а возможно, и целой семьи из Ленинграда, которая – я в этом убежден – переехала в Германию, точнее, в Эссен, около шестидесяти или даже семидесяти лет назад. Я предполагаю, что вложения были сделаны в местную промышленность, причем незаконно и втайне.

Кассель нахмурился:

– Мой дорогой, вы несносны. Я не силен в цифрах и датах, но если не ошибаюсь, вас интересует период где-то между 1910 и 1920 годами?

– Да, именно так. То были неспокойные годы.

– И после стольких бурь и потрясений, мировых революций и войн, гитлеровской экспансии и послевоенных событий, вы хотите найти его?

– Я ожидал от вас подобной реакции.

– Ну а что другое я мог сказать? – рассмеялся Кассель. – А как звали этого человека?

– Для вашей же безопасности я пока не буду называть вам его фамилию.

– А как же в таком случае я сумею помочь вам?

– Расскажите мне, где бы вы начали поиски, если бы оказались на моем месте?

– В России.

– Я уже проделал это. Мне удалось просмотреть архивы революционных лет в Ленинграде.

– И вы, разумеется, ничего не нашли?

– Напротив. Я нашел настолько подробное описание ликвидации всего семейства, что все приведенные детали процедуры уничтожения, вместе взятые, просто вопиют о явной мистификации.

– Как же было описано это убийство? Без указаний имен исполнителей, лишь в общих чертах?

– Именно так. Усадьбу атаковала непонятная вооруженная группа. Целый день была стрельба, а под конец все погибли в огне и взрывах. Причем члены семейства подорвали себя, а особняк, как водится, сгорел в результате взрыва. Никакие фамилии не упомянуты – ни исполнителей, ни свидетелей. Зато характер разрушений и следы пожара зафиксированы подробнейшим образом. Описан чуть ли не каждый сантиметр пострадавшей площади.

Адвокат снова нахмурился:

– Так вы говорите, что почти каждый сантиметр имения был подробно описан?

– Да, это действительно так.

– Но зачем?

– Наверное, чтобы придать правдоподобие фальшивому изложению происшедшего, точнее, не происшедшего.

– Но я не об этом. Мне кажется – причем с ваших же слов, – что этот псевдоотчет составлен не кем иным, как членами этой семьи. Я поясню свою мысль. Если у человека есть какая-то любимая, дорогая для него вещь, то когда он теряет ее или расстается с ней навсегда, его преследуют воспоминания. Вполне возможно, что именно память об этой усадьбе и заставила автора так подробно описать происходившие события, даже если они и были, как вы говорите, мистификацией. Но я хочу задать вам еще один вопрос, затрагивающий другую сторону дела. Вы сказали, что работаете над этой проблемой неофициально, так сказать, не будучи облеченным ответственностью по прежнему месту службы. Как я могу поверить вам? Какие доказательства вы можете представить на сей счет?

Талейников глубоко вздохнул.

– Я могу только дать вам слово бывшего офицера КГБ, двенадцать лет назад подменившего досье на одного человека, судьба которого могла бы сложиться совсем по-другому, и тем самым давшего ему возможность спокойно проживать у себя дома. Но я пойду дальше этого напоминания. Если у вас есть связи с Бонном, то вы сможете узнать через определенных лиц, связанных с секретными службами, о моем теперешнем положении. Москва фактически приговорила меня к смерти.

– Наверное, вы бы не сказали этого, если бы это было неправдой. Адвокату, каждый день занимающемуся международными делами, не так уж и трудно проверить подобный факт. Но ведь вы были убежденным коммунистом…

– Я и сейчас остаюсь им.

– Тогда это чудовищная ошибка! Я имею в виду то, что происходит вокруг вас.

– Это спланированная акция, – уточнил Василий.

– Значит, ваши интересы объясняются отнюдь не очередной операцией Москвы, продиктованной заботами Советов?

– Нет. Это делается в интересах Вашингтона и Москвы, вот все, что я могу сказать. Теперь, когда я совершенно серьезно ответил на ваш вопрос, ответьте, пожалуйста, на мой. Как вы считаете, есть возможность найти нужные мне доказательства среди актов о покупке этой семьей земли где-то в Германии?

Адвокат скривил губы, затем проговорил со вздохом:

– Назовите мне фамилию. Может быть, тогда я сумею помочь вам.

– Каким образом?

– Все записи о земельной собственности хранятся в государственном архиве. До меня доходили слухи, что несколько больших имений в Реклингхаузене и Штадтвальде были приобретены русскими много десятилетий назад.

– Но ведь они могли оформить покупки не на свои фамилии… Да я почти уверен в этом.

– Скорее всего так. Но природа человека такова, что он выбирает себе имение в соответствии с устоявшимся укладом жизни, своими вкусами и привычками. Видите ли, мелочи выдают…

– Почему бы мне самому не поискать эти факты? Если такие записи существуют, то скажите мне, где их искать.

– Для вас это будет непосильная задача, так как только адвокат, имеющий право на самостоятельное ведение дел, может получить допуск на исследования такого рода. Назовите мне имя.

– Знание этого имени подвергает опасности каждого, кто услышит его, – предупредил Талейников.