— Неплохо, — заключил он. — Совсем неплохо. Где ты его раздобыл?
— В городском прокате. Я решил, что проще всего будет добраться туда на велосипеде.
— И куда мы направляемся?
— Туда, где встречаются два моря, разумеется. Садись, ты будешь за рулем. У меня руки заняты, придется прихватить багаж с собой.
Они двинулись в путь: свернули на Оддевей, затем, минуя Музей изобразительных искусств, выехали на Фирвей и покатили вперед к самой дальней точке полуострова. В этот час народу на улице было немного, и некому было глазеть на них, хотя, конечно, пару они составляли нелепую. Пол по крайней мере был одет соответственно обстоятельствам — в стандартную униформу новолейбористского члена парламента на отдыхе: рубашка поло и отутюженные до жесткости голубые джинсы. Рольф же не только облачился все в тот же темный деловой костюм, но еще и водрузил на второй руль кейс и теперь внимательно следил, чтобы тот не упал. Впрочем, обоим было безразлично, как они выглядят. Они наслаждались, вновь ощутив себя детьми двенадцати и четырнадцати лет, — это чувство охватило их, как только они выехали из города и устремились вперед по дороге на Гренен, уходившей за горизонт.
— Будто вернулись в прошлое, да? — крикнул Рольф, и Пол, обернувшись, увидел на физиономии Рольфа — кроме легкого румянца, вызванного физическими нагрузками, пусть и весьма умеренными, — безудержный мальчишеский восторг, который словно стер с лица морщины вместе с прочими признаками напирающего среднего возраста.
Дальше они ехали молча. Пол снова упивался абсолютной тишиной — тишиной, лишь еще более замедлявшей течение времени; ему чудилось, что здесь он не только способен жить каждым мгновением (чего ему никогда не удавалось в Лондоне, столь буквально
— Эй, англичанин! — вдруг окликнул его Рольф. — Не сачкуй! Я не стану вкалывать за двоих!
Тут только Пол заметил, что сидит в седле не шевелясь.
— Извини! — крикнул он и с удвоенной энергией налег на педали.
Дорога, прежде вившаяся вдоль прибрежной линии, теперь плавным изящным полукругом огибала празднично разукрашенный маяк, чтобы затем в самой северной точке полуострова мягко оборваться на автостоянке. Они слезли с тандема, прислонили его к велосипедному поручню (пристегивать не стали: в этой части света, похоже, никто и не помышлял о преступлениях) и завершили путешествие к пляжу пешком; сняв ботинки и носки, они то поднимались, то спускались с покатых дюн.
— Ха! Помнишь это? — воскликнул Рольф, тыча пальцем куда-то в бок. Им предстало необыкновенное зрелище — трактор волок на буксире железнодорожный вагон с горсткой туристов, ранних пташек; процессия двигалась к дальней части пляжа, туда, где закачивалась Дания и где два моря, Каттегат и Скагеррак, набегали друг на друга.
— Помню. — Через несколько шагов Пол остановился, читая объявление, установленное на видном месте и предупреждавшее туристов на английском, датском и немецком о том, что этот притягательный, необычайно естественный ландшафт таит в себе скрытые опасности.
— Да, — ответил Рольф. — Наверняка было.
— Кажется, твоя мама умудрилась однажды заехать на машине на пляж, а потом пожарная команда ее откапывала, так?
— Так. Бедная Mutti… Она умерла два года назад, так и не научившись толком водить машину. Из-за того… случая Йорген, или как там его звали, жутко надо мной издевался. И то, что я выдал ему в ответ, было очень оскорбительно. До сих пор краснею, когда об этом думаю.
— Брось, — сказал Пол, когда они опять зашагали по пляжу. — Мы были тогда мальчишками.
Рольф покачал головой:
— Я не должен был этого говорить.
Они шли вдоль кромки воды, темному, затвердевшему песку. Время близилось к десяти, на пляж начали стекаться туристы; они бродили компаниями по трое-четверо и без устали фотографировали берег в самых разных ракурсах. На их фоне босоногие бизнесмен с другом-политиком смотрелись совсем уж нелепо.