Крушение мировой революции - Брестский мир

"Мы говорим с (германской) делегацией, как стачечники с капиталистами [... ]. И у нас, как у стачечников, это будет не последний договор. Мы верим, что окончательно будем договариваться с Карлом Либкнехтом, и тогда мы вместе с народами мира перекроим карту Европы [... ]. Если бы мы ошиблись, если бы мертвое молчание продолжало сохраняться в Европе, если бы это молчание давало бы Вильгельму возможность наступать и диктовать условия, оскорбительные для революционного достоинства нашей страны, то я не знаю, смогли бы мы при расстроенном хозяйстве и общей разрухе [... ] смогли бы мы воевать. Я думаю: да, смогли бы. (Бурные аплодисменты.) За нашу жизнь, за смерть, за революционную честь мы боролись бы до последней капли крови. (Новый взрыв аплодисментов.) "35

Каменев был оптимистичен: "Я могу сказать смело, на основании своих впечатлений, для сепаратного мира у Германии предел уступок весьма и весьма широк. Но не для того мы ехали в Брест, мы туда поехали потому, что были уверены, что наши слова через головы германских генералов дойдут до германского народа, что наши слова выбьют из рук генералов оружие [... ]. Если германские генералы думают, что мы взяли слишком заносчивый тон и были слишком требовательны, то мы уверены, что наши требова

152

ния будут еще больше [... ]. Мы были смелы [... ]. С одной и другой стороны использована сила штыков, но не использована еще сила революционного энтузиазма"36.

12 (25) декабря, в день возобновления работы Брест-Литовской мирной конференции, граф Чернин объявил от имени стран Четверного союза, что они согласны немедленно заключить общий мир без насильственных присоединений и контрибуций и присоединяются к советской делегации, осуждающей продолжение войны ради чисто завоевательных целей37. Аналогичное заявление сделал Р. Кюль-ман: "Делегации союзников полагают, что основные положения русской делегации могут быть положены в основу переговоров о мире"3*.

Правда, и Чернин, и Кюльман сделали одну существенную оговорку: к предложению советской делегации присоединяются все воюющие страны, причем в определенный, короткий, срок39. Таким образом, Антанта и Четверной союз должны были сесть за стол мирных переговоров и заключить мир на условиях, выдвинутых российской советской делегацией. Было очевидно, что такое предложение нереалистично40. Когда 6 (19) декабря посол Франции в России Ж. Нуланс сообщил в МИД о беседе с Троцким, предложившим Франции присоединиться к переговорам, министр иностранных дел С. Пишон ответил, что не склонен присоединяться к мирным переговорам между германским правительством и "максималистами". 8 (21) декабря он телеграфировал Нулансу, что французское правительство "ни в коем случае не согласно вмешаться -официально или нет -- в мирные переговоры максималистов и беседовать об интересах Франции с псевдо-правительством"41.

По существу попытка привлечения Антанты к переговорам была банальным пропагандистским шагом42, используемым советским правительством еще и для затяжки переговоров: на заседании 12 (25) декабря Иоффе предложил "сделать десятидневный перерыв" с 25 декабря по 4 января по н. ст. "с тем, чтобы народы, правительства которых еще не присоединились к теперешним переговорам о всеобщем мире, получили возможность ознакомиться" с мирной про

153

граммой, выдвинутой большевиками43. Пятью днями позже перерыв был объявлен44.

Тот факт, что заявления Чернина и Кюльмана об их согласии вести переговоры на условиях, выдвинутых советской делегацией ("мир без аннексий и контрибуций"), совпадали, не должен вводить в заблуждение: у Германии и Австро-Венгрии по этому вопросу имелись серьезные расхождения. Германское правительство давно относилось с подозрением к готовности Чернина подписать мир с Советами как можно скорее. Еще 20 ноября (3 декабря) статс-секретарь Германии по иностранным делам Кюльман высказал мнение, что Австро-Венгрия хочет опередить Германию в деле будущего сближения с Россией. Похоже, однако, что Чернин думал не столько о далеком будущем, сколько о завтрашнем дне. Когда Кюльман уже во время заседания делегаций, имея в виду большевиков, сказал Чернину по-французски: "Они могут только выбирать, под каким соусом им придется быть съеденными", Чернин скептически заметил: "Совсем как мы45. [... ] Для нашего спасения необходимо возможно скорее достигнуть мира"46.