Римская епархия, впоследствии названная папской, пользовалась особым уважением с самого зарождения христианства. Христиане в восточных провинциях признавали особое положение римской церкви, хотя и не хотели соглашаться с ее правом на диктат и осуществление церковного законодательства от их имени. Они также считали, что божественная власть воплощается не в одной отдельной личности, а (с оговоркой, что отдельным престолонаследникам дается преимущество в знак особого уважения) в соответствии со Священным писанием предоставляется всем священникам, которые осуществляют эту власть коллегиально через свои высшие советы. Восточные греки не признавали централизованного автократического подхода, который осуществляли западные римляне благодаря своим правовым традициям и расположению метрополии; в свою очередь, западные римляне не испытывали особых симпатий к эллинизму, идеями которого было пропитано восточное христианство.
Другим фактором, закреплявшим эти провалы во взаимопонимании, являлась все углублявшаяся и расширявшаяся трещина в культуре между латино- и грекоговорящими гражданами Империи. Двуязычие становилось все более редким в обоих частях Империи: после 230 г. н. э. в римских церквях некому было излагать точку зрения греков, и очень немногие восточные священнослужители владели латинским языком. Да им и не было нужды использовать его, поскольку языком Нового Завета был греческий. Более того, продолжительное отсутствие императоров из Рима в третьем веке давало восточным священникам, особенно в периоды преследований, еще большие возможности для принятия независимых решений и, тем самым, повышения собственного статуса.
Но после того, как Константин основал свою новую столицу в Константинополе, возникла совершенно новая ситуация. Если ранее римские епископы, или папы, чувствовали себя более независимо в отсутствие императора, то теперь стало ясно, что его решение постоянно находиться в Константинополе вело к повышению статуса епископа этого города (известного как патриарх — как и везде на Востоке) до весьма высокого уровня, позволявшего на равных конкурировать с Римом. Константин, жаждавший, чтобы христианство универсальными связями сцементировало всю империю, надеялся, что основание им Константинополя сыграет особую роль в этом процессе. По словам св. Григория Назианского из Каппадокии (восточная часть Малой Азии) новая столица была «связующей нитью союза между Востоком и Западом, в которой должны были соединиться самые удаленные друг от друга крайности и в которой они должны были видеть свой общий центр и оплот веры».
Однако случилось полностью противоположное. Не сделав никакого существенного вклада в союз между двумя частями империи, новая столица привела к росту религиозной поляризации. Это стало очевидным на совете в Сердике (София, 343 г.), когда яростный диспут по теологическим вопросам быстро перешел в раскол между правительствами Востока и Запада. Затем, после оформления политического раздела между двумя территориями в 364 г., трения в их отношениях распространились на духовную сферу. Одно из яблок раздора — растущая власть римских пап, спровоцировала церковных сановников Востока на выступление с далеко идущими призывами организовать свою независимую религиозную власть. Естественно, эти призывы не очень понравились императору Запада, что вызвало серьезное напряжение в отношениях с Восточными патриархами.
Тем временем латинское религиозное образование процветало. До сих пор латинская христианская литература была на более низком уровне, чем греческая, но значительным шагом в направлении ликвидации этого разрыва был перевод Библии, с греческого на латинский, названный Вульгатой и осуществленный Иеронимом по поручению папы Дамаса с целью пересмотра старых латинских евангелических текстов. Исследование Августина «О Троице» также показало, что, наконец, искусство латинской теологии вышло на уровень, не имеющий себе равных в любых современных греческих образцах. Эти достижения повысили духовный престиж Запада.