Крутые белые парни

Их было два, позеленевших от времени и застывших в навеки отлитых в меди охотничьих позах. Бад свернул к тротуару и посмотрел, что это за здание. На фронтоне висела вывеска: «Общество изящных искусств имени Гарри Дж. Филлипса».

Бад секунду помедлил, в голове у него крутилась какая-то неясная мысль. Он взглянул на часы. Время позволяло. И он решился. Черт возьми, будь что будет.

Он вышел из машины, протянул руку к заднему сиденью и достал оттуда папку со львами. Поправил стетсон на голове и поднялся по низким каменным ступенькам, на мгновение остановившись, чтобы повнимательнее рассмотреть львов. Искусство ваятеля сумело воплотить мускулистую мощь великолепных животных: скульптура была гимном силе льва, и даже Бад ощутил некоторый душевный трепет при взгляде на медных зверей.

Он вошел в здание, испытывая такое чувство, будто вошел в церковь, – робость и одновременно благоговение. Охранник в форме смотрел, как Бад заходит в помещение.

– Мы закрываем в пять часов вечера, сэр, – сообщил он.

Бад помахал удостоверением:

– Я ищу шефа. Кто он и как мне его найти?

– Доктор Дикштейн. Он куратор общества. Он сидит в административном офисе, это внизу. Спуститесь и поверните налево.

– Благодарю вас.

Бад пошел по коридору. На стенах висели картины, показавшиеся ему малоинтересными. Одни из них представлялись Баду лишенными какого-либо смысла, другие напоминали моментальные фотоснимки взрывов. Но были и такие, что приковывали его внимание и заставляли останавливаться. Наконец он дошел до кабинета куратора и открыл дверь. За компьютером сидел молодой человек в безрукавке и в очках в тонкой металлической оправе. Типичный современный мальчик с патлатой гривой кудрявых, словно наэлектризованных волос. Бад не мог удержаться от сравнения – парень напомнил ему Расса.

– Прошу прощения.

– Я могу быть вам чем-нибудь полезен?

Бад показал свое удостоверение:

– Сержант Бад Пьюти, Оклахомский дорожный патруль. Я ищу доктора Дикштейна. Где он?

– Э-э, видите ли, в чем дело, доктор Дикштейн – это я. Дэйв Дикштейн. Что я могу сделать для вас, сержант?

Боже, как быстро в наши дни делают карьеру молодые люди! Бад был обескуражен, ему трудно было представить, что человек, занимающий такое высокое, по его понятиям, положение, может быть так молод.

– Сэр, я надеюсь, что вы сможете мне помочь в одном деле.

– Ну и?.. – По тону чувствовалось, что молодого человека обуревают противоречивые предположения.

– Вы, должно быть, слышали, что пару месяцев назад из каторжной тюрьмы штата в Мак-Алестере сбежали трое заключенных. Сейчас они разыскиваются в связи с вооруженным ограблением и убийством четырех полицейских и двух граждан.

– Конечно слышал, по телевидению только об этом и говорят.

– Сэр, есть предположение, что один из них – художник. Он изучал живопись на Восточном побережье, в Балтиморе.

– Так, правда, я не совсем…

– Видите ли, я принес с собой несколько его рисунков. Кажется, он очень любит рисовать львов.

Молодой человек пристально взглянул на Бада.

– Сэр, я не специалист по живописи, – продолжал Бад, – и, по совести сказать, не смогу отличить одного художника от другого. Я даже не помню, кто из них отрезал себе ухо. Но я подумал, что смогу найти специалиста, который посмотрит на эти рисунки. Может, он увидит в них то, чего не вижу я. Может быть, в них есть какое-то скрытое от меня значение. И кто знает, может, это даст мне в руки какую-нибудь ниточку.

– Вы знаете, – сказал доктор Дикштейн, – я писал докторскую диссертацию по обнаженной натуре в картинах художников эпохи Возрождения. Это, как вы понимаете, имеет мало общего с интересующими вас львами. Но я был бы счастлив взглянуть на них. Кстати, по дороге сюда, сержант, вы обратили внимание на наших львов, у входа?

– Да, сэр, обратил. Именно из-за них я и зашел к вам.

– Это копии львов, стоящих в Чикагском институте искусств. Лев является темой романтического искусства в течение тысячелетий. Обычно – и это особенно характерно для романтической традиции – лев является воплощением мужской сексуальности.

– Не думаю, что эти парни большие романтики.

– Я тоже так не думаю, – произнес доктор Дикштейн.