Крутые белые парни

– Ричард, – не повышая голоса, позвал Ламар.

Ричард был уже очень близко, он уже выходил из воды.

Но тут произошло что-то непонятное. Он словно присел и тут же исчез, как будто какая-то сила дернула его под воду. На поверхности осталась лишь голова, которую стало стремительно уносить течением. На лице Ричарда блуждала идиотская полуулыбка, словно он сам не успел поверить в то, что случилось, словно он думал, что все это чья-то нелепая шутка.

– Ричард, – уже со злостью повторил Ламар, – тащи свою чертову задницу из воды и прекрати…

Но Ричарда уносило. Течение увлекало его, и Ламар видел, как глупое выражение на лице несчастного сменилось выражением ужаса и слабости. Ричард запаниковал, беспорядочно замахал руками, потерял контроль над собой и через несколько секунд исчез из виду.

– Вичад, – произнес Оделл.

– Унесло парнишку, – констатировала Рута Бет. – Река взяла его.

Ламар все еще наблюдал. Он испытывал нечто вроде разочарования. Затем пришел в ярость. Проклятый идиот этот Ричард, пройти почти весь путь и…

– Вот дерьмо, – сплюнул он.

– Ламар, с ним кончено. Пусть тонет, – сказала Рута Бет. – Пусть тонет.

Ричард тонул. Мир стал темным и бесформенным. Там, внизу, не было света. Он слабо дергался и махал руками, пытаясь противиться судьбе, но в этом мире не было места пощаде и милосердию. Он пытался вынырнуть на поверхность и вдохнуть хоть глоток воздуха, но легкие заливала вода. Ему нужен был воздух, но вместо воздуха кругом была одна только вода. Его окружал серый мрак. Он закрыл глаза.

И подумал о матери.

«Мама». Ему захотелось плакать.

Его мать была очень красивой женщиной. Вместе со своими «друзьями» она прогнала прочь его отца. Мать и ее окружение происходили из Талсы – третье поколение нефтяных магнатов, которые жили на нефтяные деньги, давно уже переставшие пахнуть трудом и потом нефтяных разработок. Папаша же его предпочитал компанию парней-сорвиголов, мошенников и спекулянтов, по которым плакала тюрьма. Его компания, как и он сам, предпочитала зарабатывать деньги на свой страх и риск, выматывая на этом деле свои кишки и нервы. Короче, вся эта напыщенная публика, эти дружки матери с их замашками аристократов с Восточного побережья, объединились и прогнали вон бедного малого. Ричард был уверен, что они даже не потрудились оформить развод.

Мать постоянно твердила Ричарду, что из него может получиться художник. Она в нежном возрасте начала водить его на занятия в художественную школу и окружила людьми искусства. В возрасте шести, девяти, одиннадцати и четырнадцати лет его возили в Европу. Не ее вина, что из этого ничего не получилось. Она сделала все, что было в ее силах.

Как бы то ни было, обстоятельства всегда складывались не в пользу Ричарда. Мать обязательно представляла его выдающимся личностям из мира художников, когда те оказывались в их местах, но он всегда разочаровывал их. Несомненно, он обладал талантом, но не слишком великим – это было ясно каждому. Кроме того, в общении он был гораздо менее интересен, чем его мать. Он проигрывал ей во всем: он не умел поддержать светскую беседу, ему недоставало ее блестящего очарования, живости, умения доверительно выслушивать собеседника. Мать говорила ему об этом, причем не косвенно, щадя его самолюбие, а резко и прямо в глаза:

– Ричард, ты многого мог бы достичь, не будь ты таким мямлей. Если ты будешь и дальше так себя вести, ты ничегошеньки не добьешься, я тебе торжественно это обещаю. Ты должен научиться пробиваться в жизни. Окружающие вряд ли одобрят твои сомнения в своих силах. Это не понравится никому. Выбирайся из этой спячки, откройся.

Но чем сильнее подталкивала она его, тем больше он замыкался в себе. Чем больше расцветал его внутренний мир, тем более заторможенным и жалким казался он окружающим, тем больший ужас охватывал и уродовал его. Он стал бояться всего!