Вся моя жизнь прошла под сенью Ваших ролей, Ваших реплик, Вашего неповторимого голоса, при звуке которого становится хорошо и уютно… От «Гаража» и «Бедного гусара…» до недавнего фильма «Двенадцать» — Вы мой чуть хмурый, хрипловатый ангел–хранитель. Как Вы там говорите в последнем фильме: «принялись судорожно строгать детей…» — ну это ли не прелесть! Благодаря Вам я, несмотря на сороковник, только что родил сына, причем все от той же жены, что и предыдущих детей! Когда Вы по телефону сказали, какой у меня милый мальчик, я был поражен. Откуда Вы знаете о моем новорожденном? Но потом понял, что Вы говорили о литагенте…
Я как писатель с крайне болезненным воображением, писал письма многим: Сократу, Сенеке, Иисусу Христу и даже Винни — Пуху. Но то было творческим приемом, аллегорией, так сказать, бесплотной.
А теперь я пишу самому Гафту, и, не веря в реальность происходящего, сам себя все время исподтишка пощипываю (благо есть за что ухватиться…)
Андрей дал мне прослушать запись по телефону, и я был потрясен, несмотря на помехи, проистекающие из–за того, что Земля, как это ни досадно, по–прежнему кругла и неудобна в обращении.
Запись вышла совершенно гениальная! Это не просто высшая степень актерского мастерства… Это уже нечто другое. Просто какое–то метафизическое сроднение душ!
Спасибо Вам от лица многоликого человечества, которое, впрочем, к сожалению, вряд ли насладится в полном составе нашим совместным трудом, ибо пока далеко не всё овладело русским языком…
Хотя вру! Вот ведь, случайно оказавшийся при прослушивании местный туземец, которому объяснили, что в телефоне, поставленном на громкоговоритель, звучит голос величайшего артиста России, долго вслушивался, и вдруг, узнав единственное знакомое ему по–русски слово «да», стал цокать языком и восторженно повторять: «Да! Да! Да!»
Проняло! Даже его проняло! Представляете? Значит, у Вашего тембра голоса, у пауз, у интонаций есть магия общечеловеческая!
Отдельное спасибо Вам за то, что Вы накормили, напоили и приютили «нашего мальчика» Андрея Виригина. Беря с Вас пример, я буду заботиться о нем в посильных пределах. Он — чудо.
Навеки Ваш
Герберт Адлер»
Я страдаю определенным минимализмом. Мне нужно писать, прилаживая знаки друг к другу. Я чувствую, что, как и многие, просто совершаю свыше предписанную волю… Вот и нежнейший артист Сергей Бехтерев умер, оставив после себя последнюю запись моих стихов. По моей просьбе редактор, знавшая его лично, написала некролог:
«Земля пустеет, когда уходят такие талантливые, светлые люди, как Сергей Станиславович Бехтерев, и пустое пространство это заменить невозможно ничем, никем, оно так и остается навек пустым. Навек, навек, неизбывно. Мне кажется, его любили все, его нельзя было не любить.